«Север крошит металл, но щадит стекло,
Учит гортань проговаривать "впусти"»
И.А. Бродский
Существует такая популярная среди москвичей шутка: за МКАД жизни нет. Официально заявляю, что жизнь за пределами столицы есть. Больше скажу: даже за 1900 километров от МКАД, в маленькой северной деревне, есть жизнь.
Однако жизнь эта жалкая и убогая. Суровый климат заполярья, всеобщее запустение и разруха. Но человек, как известно, приспосабливается ко всему. Так что люди приспособились и к Териберке. Териберка – это маленькое село, расположенное на побережье Баренцева моря. Когда-то – процветающий рыболовецкий колхоз, а в наше время – пришедший в упадок населенный пункт. С каждым годом жителей все меньше, а кладбище все больше. Молодежь уезжает в города, и в деревне уже почти не слышны детские голоса.
Териберка делится на две части, новая, под названием Лодейное, и, собственно, сама Териберка. Старая Териберка пребывает в запустении – больница и школа закрыты, покосившиеся избы заброшены. Они стоят открытые и нетронутые. Вся утварь на месте – на подоконнике чайный пакетик, на окнах занавески, старые советские кресла на традиционном красном ковре, который можно найти в любой советской квартире, обрывки календаря на стенах, кровати, пластинки. Такое ощущение, что хозяева просто забыли запереть за собой дверь, уйдя на работу. А они действительно ушли и никогда не вернутся в свои домики. Хотя, казалось бы, вот они, жильцы – в ста метрах, за голубым заборчиком.
Удалось поговорить с Владимиром Ивановичем, местным жителем. Пенсионер лет 65, крепко сбитый и явно еще не потерявший силу мужик. Стариком его язык не поворачивается назвать. Рыбак. Прожил всю свою жизнь в этом грустном крае. Камуфляжная куртка, в отворотах которой проглядывает тельняшка. Глаза с прищуром прячутся в морщинах. Смотрит прямо, говорит спокойно и размеренно, тяжело положив большие руки рабочего на ограду. Рассказывает про умирание села, говорит, что сам живет здесь потому, что отдал квартиру в Мурманске детям. Теперь приезжает туда нянчить внуков.
С грустью рассказывает о былом. Вспоминает, каким богатым был когда-то рыболовецкий колхоз, как строились тут все новые и новые дома, какой красивой была школа, как проводились концерты в Доме культуры. Тяжело вздыхает. Надежды на возрождение Териберки у него нет. Думает, что уже через десять лет село вымрет окончательно – уедут или умрут последние жители, окончательно опустеют улицы, и дома будут долго хлопать открытыми на ветру дверями, словно прощаясь с былым, пока проржавленные петли не устанут стонать.
У самого Владимира Ивановича на заднем дворе стоит «Лада» с украинскими номерами – на зиму он вместе с женой уезжает жить в Днепропетровск. Говорит, что полярной ночью здесь делать нечего.
Лодейное же, по сравнению со старой Териберкой, просто центр цивилизации. Два магазина, исправно снабжающих водкой уставших рыбаков, школа, церковь, многоэтажные дома, электричество, отопление.
Между двумя Териберками около получаса ходьбы. Но для туриста эти полчаса растягиваются на весь день. Потому что стоит только выйти из дома, как перед тобой расстилается Север.
Север. Гранитные скалы, изрытые потоками воды, литрами, тоннами, тысячелетиями лившимися с небес. И мхи. В этих краях все поросло мхами: сопки, земля, воспоминания о прошлом и надежды на будущее.
Печальный уголок, затерянный где-то на берегу Баренцева моря. Бесконечные полярные ночи, нескончаемые тучи, крики чаек и вой собак. Неослабевающее чувство печали и темной меланхолии. Суровый край. В случае с Териберкой это действительно «край» – дальше ничего нет. Только море. Зато позади – Мурманск, Хибины, Петрозаводск, еще дальше – Карелия со своими звучными полустанками: Мга, Юги, Медвежий Угол, Свирь…
А еще позади 36 часов плацкарта, разговоров с мурманчанами-попутчиками, четыре часа автобуса и почти две тысячи километров, разделяющих столицу и конечную точку маршрута – Териберку-Лодейное, или просто «Лодэйное», как говорят местные. И вот она – жестокая красота Севера. Волны, разбивающиеся о скалы, Борей, сбивающий с ног, потоки дождя и почва, сочащаяся водой под каждым шагом. Чайка, словно наклеенная на небо – слишком сильный для нее ветер. Остовы лодок, из которых вытащили все, что может пригодиться. Покосившиеся, заброшенные избы, с отваливающейся штукатуркой и гниющей древесиной – в таком климате дома долго не стоят – слишком влажно. Кладбище, уже переросшее деревню. Сумерки в четыре часа дня. Огромный ворон, клюющий что-то на свалке.
Свет меркнет окончательно, и суровый север преображается в сказку. Все небо усеяно звездами. Они так высоко, что небо кажется бесконечным. А потом над головой вспыхивает северное сияние. Зеленые сполохи танцуют в вышине, каждую секунду меняя свою форму. Сияние ширится, и небо становится похоже на школьный глобус, опоясанный меридианами. Только вместо идеально ровных линий, начерченных беспристрастной рукой картографа и перенесенных на шарик Земли равнодушной машиной, разноцветные линии извиваются праздничными гирляндами, каждую секунду складываясь все в новые и новые узоры, причудливо переплетаясь, угасая в одном месте и тут же расцветая в другом.
Сияние гаснет. Ветер усиливается. Начинается дождь со снегом. Природа словно жалеет, что показала людям ту красоту, на которую способна, и начинает мстить. Но холодные и далекие зеленые сполохи наполнили душу теплом. И никаким ветрам и вьюгам не выстудить это тепло из души.
Следующий день преображает все вокруг. Выглянуло солнце, и мокрые скалы блестят под его лучами, как осколки стекла. Почти полный штиль. Волны уже не беснуются, а ласково обнимают скалы. Вся природа улыбается. На поверхности воды появляются вечно радостные и немного удивленные мордочки морских котиков. Покой. Даже кладбище кораблей, с проржавелыми, сгнившими остовами, ребрами шпангоутов и позвоночниками мачт превращается из страшного и зловещего скелета древнего чудища в последнюю стоянку добродушно улыбающихся беззубыми деснами стариков. И вода в люках этих кораблей прозрачна, как выцветшие с прошедшими годами глаза, видевшие радость и боль, смеявшиеся и плакавшие.
Юрий Белят