Возможно, что чувство юмора для хорошего лектора — качество необязательное. Иные академические сухари считают его и вовсе ненужным, мол, непорядок, когда во время изложения серьезного научного материала в аудитории время от времени раздается смех, да еще сознательно провоцируемый преподавателем. Но лектор Арктического плавучего университета — особенное амплуа. И помимо владения предметом от него совершенно точно требуется как минимум три вещи: во-первых, привязка к месту (если ничего из того, о чем говорится в лекции, невозможно будет увидеть, потрогать или хотя бы ощутить во время высадок, это невольно отметается сознанием как ненужное); во-вторых, свободная разбивка материала на эпизоды (потому что эпические полотна, да еще такие, которые читаются в несколько приемов, быстро превращаются — хотя бы в силу постоянной качки — в какое-то бессмысленное и такое же мучительное, как эта качка, марево); ну и, в-третьих, чувство юмора, причем не транслируемое в виде каких-то отдельных шуточек с целью всем немного перевести дыхание, а пронизывающее всю подачу материала целиком (потому что от человека в Арктике, да еще на судне, не так уж много зависит, он отдан во власть стихиям, и так или иначе, пусть даже на подсознательном уровне испытывает страх, а чем этот страх прогнать, как не улыбкой?!).
О том, что среди участников экспедиции есть ученый, посвятивший себя изучению какой-то снежной блохи, давно говорили на судне. И скоро уже все знали его в лицо. Но тот по причине природной скромности не хотел никому навязываться со своим докладом. И вот сегодня, 15 июля, это событие состоялось — не только по многочисленным просьбам слушателей, но и по прямому распоряжению начальника экспедиции.
«Я плохой лектор», — так начал свое выступление Анатолий Бабенко, ведущий научный сотрудник Института проблем экологии и эволюции им. Северцева Российской академии наук (Москва). И в течение последующих 40 минут переполненная кают-компания жадно следила за жизненными перипетиями снежной блохи и по окончании лекции буквально взорвалась аплодисментами. И понятно — почему. Здесь была прямая привязка к Арктике. (Бабенко собрал больше всего блох на Новой Земле и ЗФИ). Здесь не было многочастного эпоса, хотя материал абсолютно необозрим. И конечно, присутствовал легкий юмор. Собственно, он заключается уже в том, что человек может всю свою жизнь посветить изучению такой, казалось бы, мелочи.
qp8a4469.jpg
На самом деле, снежная блоха — название скорее обиходное, хотя упоминается уже чуть ли не Аристотелем. В науке эти звери («мои звери», как называет их сам Бабенко) известны по-русски как ногохвостки, по-польски как скочегонки, springtails (пружинохвосты) – это по-английски, подуры — у Линнея, и на латыни они называются коллембола. Дело в том, что на четвертом сегменте брюшка у них находится такая прыгательная вилочка (рудимент брюшных ножек), которая с помощью гидравлики резко распрямляется, и зверь около миллиметра в длину летит сантиметров на 50. В воздухе ногохвостка вращается, никакого гирокомпаса у нее нет, и, разумеется, может приземлиться на любую часть тела. А чтобы потом перевернуться, она использует специальную брюшную трубку, выделяя оттуда что-то вроде клейкой слизи (латинское «коллембола» как раз и означает «выделяющая клей»).
Эволюция ногохвосток шла от движения по поверхности (были и длинные ноги, и усы) к уходу в почву, где, в зависимости от вида, теряет и вилку, и глаза. Раньше они были одним из самых примитивных отрядов насекомых (и, кстати, в отличие от блох, никогда не имели крыльев). Теперь же это отдельный класс шестиногих, сестринская группа насекомых.
Арктика особенно любима ногохвостками. Им тут раздолье. Если в тропиках общее количество насекомых примерно в 30 — 40 раз превосходит количество коллембол, то здесь, в высоких широтах, они практически сравнялись. Потому что насекомым здесь хуже, чем коллемболам. Бабенко изучает как раз распределение «своих зверей» по природным зонам и по разным секторам Арктики, и одной из задач является уточнение фаунистического состава группы на ЗФИ. Тем более что там их никто не описывал. После экспедиции Фредерика Джексона в конце XIX века ногохвосток на ЗФИ изучал коллембол только сам Бабенко — уже больше 30 лет назад! А на северном острове Новой Земли до него их вообще никто никогда не собирал и не описывал.
qp8a4516.jpg
В мире вообще специалистов по этой теме мало. Строго говоря, только один: норвежец Арне Фьелльберг. Он считается ведущим систематиком коллембол и уже больше 40 лет как безработный. Это не мешает ему путешествовать по всему миру, участвовать в экспедициях и научных конференциях, публиковать монументальные труды (например, «Определитель ногохвосток Фенноскандии») и даже быть примерным мужем и отцом двоих детей. Одно время он служил смотрителем естественно-научного музея в Тромсё, но жена попросила супруга переехать в его родительский дом с вишневым садом — на маленьком острове на юге Норвегии. С тех пор Фьелльберг уже на работу не ходил.
qp8a4460.jpg
— Вот с ним на двоих, начиная с середины 70-х годов, мы описали порядка 160 новых видов ногохвосток — говорит Бабенко. — Новых, боюсь, пока не намечается.
— А почему такой интерес к ЗФИ?
— Ну, во-первых, ничего не известно. А во-вторых, моя новая начальница занимается клещами, которые в почве еще многочисленнее, чем ногохвостки. Вот она и попросила меня накопать ей немного на ЗФИ.
Выглядит это так. Бабенко высаживается с полевым блокнотом, ножом, полым металлическим кубиком для забора образцов почвы и эксгаустером — пластиковым шприцом с резиновой трубкой, которая просто вставляется в рот, и через нее засасываются внутрь ногохвостки. В кубике здешней почвы 10х10х10 см их количество колеблется от 600 до 10 000 особей!
qp8a4519.jpg
Всего же в Артике более 400 видов ногохвосток. Из них не менее десятка — это виды, которые вне региона пока вообще неизвестны. Есть высшие — например, слитнобрюхие коллемболы, у которых даже есть дыхательная система, тогда как все остальные дышат просто всей поверхностью тела. Есть удивительные по форме: например хиппогаструра виатика "Утренняя зарядка" — ее тело так устроено, что кажется, будто она действительно делает гимнастику. А еще ногохвостки разработали совершенно уникальные механизмы холодоустойчивости, поскольку зимуют в состоянии переохлаждения. И умеют это делать на любой стадии жизненного цикла, начиная от яйца.
qp8a4523.jpg
Вообще есть разные механизмы холодоустойчивости. Кто-то накапливает за осень специальные вещества-протекторы, которые не дают гемолимфе замерзать даже при минус 35. Второй механизм — замерзание/размерзание без кристаллизации тканей. Он чаще встречается как раз у насекомых. Оба механизма хорошо известны. Но тут стали проверять ногохвостку мегафорура арктика. И оказалось, что точка переохлаждения у нее — всего минус 5 или 8 градусов. Но при этом она спокойно переносит арктическую зиму. Причем, это зверь литторальный — живет на побережье, где зимы еще жестче. И что выясняется? Что при контакте со льдом мегафарура теряет практически всю метаболическую воду — то есть попросту высыхает! А потом «отсыхает обратно». Этот механизм оказался потом довольно распространенным даже у дождевых червей, но впервые открыт он был именно на этой арктической ногохвостке!
Фото предоставлено участниками экспедиции