Михаил Михайлович Пахомов, доктор географических наук, профессор, недавно отметил почти 90-летний юбилей и, несмотря на солидный возраст, продолжает вести активную научную, а также научно-популяризаторскую деятельность. Основанием для этого послужили богатый жизненный опыт и яркая научная биография, связанная с горами Средней Азии, Монголией, Якутией. Более трех десятилетий научно-педагогической деятельности Михаила Михайловича были отданы исследованиям вятской земли, где он обрел свою вторую родину. Сегодня он ностальгически вспоминает о начале своей творческой деятельности в Таджикистане, горах Памира, с которыми его на многие годы связала судьба, и где он оставил частичку своего сердца.
Вводные замечания. За многие годы работы в области палеогеграфии и палеофлористики мне приходилось участвовать в экспедиционных исследованиях в разных районах Страны: в Средней Азии, в Якутии, в Забайкалье и Монголии, в пустынях Туркмении, в Вятско-Камском Предуралье... Методом моих исследований был спорово-пыльцевой (палинологический) анализ, и на его основе – реконструкция растительности и климата последовательных этапов геологической истории региона (для целей стратиграфии и палеогеографии). Наиболее близким и интересным в палеогеографическом отношении для меня оказался Памир – горная страна в центре Азиатского континента.
КРАТКО О ПАМИРЕ. Памир – это высокогорная страна в центре Азии. Здесь находится высшая точка Северной Евразии, пик Исмоила Сомани (7495 м). Центральная часть Памира (с высотами от 3600 м и выше) представляет собой горное обособленное Восточно-Памирское плато. К востоку от него расположены пустыни Центральной Азии, к юго-востоку – Тибет, к югу – горы Гиндукуш, как западное продолжение Гималаев, на северо-востоке Памир соприкасается с Тянь-Шанем, а к западу от Памира – лежат обширные жаркие песчано-каменистые пустыни Средней Азии. По природным условиям Памирское плато – это высокогорная пустыня со скудной криоксерофитной (холодно, сухо) растительностью на подпочвенной многолетней мерзлоте. Несмотря на то, что Памир расположен в пределах субтропического климатического пояса, мерзлота здесь – следствие сурового высокогорного климата с зимними температурами до -20 –-25°С.
Процесс становления Памира, как горной страны, хорошо нарисовал ещё в конце XIX века известный русский путешественник и геолог И.В. Мушкетов. Он изложил это следующим образом: "Если мы перенесёмся в эпоху отложения третичных осадков (тридцать – сорок миллионов лет тому назад, М.П.), то вместо нынешней горной страны нам представится совершенно другая картина. На месте нынешних Памирских горных громад бушевало море, которое распространилось далеко на запад и, вероятно, соединялось с Каспием, на востоке занимало весь Туркестан, пустыни Гоби, Монголию, Ханьхай китайцев. В этом море только кое-где выходили гряды островов… (см. карту).
…В конце третичной эпохи (десять - пятнадцать миллионов лет тому назад, М.П.) эти острова, группировавшиеся главным образом на месте нынешней Памирской выси, увеличивались в числе и объёме и стали обособляться в отдельные гряды гор. По мере осушения море отступало, а площадь Памирской выси всё более и более выдвигалась и образовала массивный остров среди моря; высота его увеличивалась, но ещё не настолько, чтобы она мешала жизни; надо думать, что в то время на Памире климат был умереннее, чем в настоящее время, а растительная и животная жизнь несравненно богаче.
…С течением времени море постепенно отступает, осушается, а по мере отступания моря и поднятия страны более высокие части Памира становятся менее доступными, менее годными для жизни и более пустынными, а рядом с этим животная жизнь перемещается в более удобные места; человек спускается всё ниже и ниже, отыскивая себе лучшее убежище и, так сказать, следуя за морем, распространяется по материку, пропорционально уменьшению моря».
Ещё в студенческие годы у меня зародилась научная мечта – проследить весь этот процесс, описанный И.В. Мушкетовым, на основе конкретных палеоботанических данных, нарисовать правдивую картину изменения природы, прежде всего климата и растительности, за третичное время, но в особенности за последние несколько миллионов лет. Показать на основе конкретных палеоботанических данных, как эта растительность изменялась в процессе тектонического поднятия гор, как она реагировала на глобальные изменения климата и эпохи оледенения и т.д. Это очень важно для понимания эволюции природы Памира.
---------------------------------------------
Ниже я привожу два рассказа об условиях работы в высокогорьях Памира: "Моя первая встреча с Памиром", а также рассказ о моей первой самостоятельной экспедиционной поездке на Памир в качестве аспиранта первого года обучения (1963-й год): «Ископаемое озеро и лепёшки с овечьим сыром"). В завершение этих двух рассказов (из эпизодов моей работы на Памире) приводится научный резюмирующий очерк: "Роль новейшей тектоники в формировании природной среды гор Средней Азии в кайнозое (на примере Памира)".
---------------------------------------------
МОЯ ПЕРВАЯ ВСТРЕЧА С ПАМИРОМ
Это было около шестидесяти лет тому назад. Я только начинал свою научную деятельность. Меня, как специалиста-палеоботаника, включили в состав геологической партии, которой предстояло провести плановые геологические исследования в малодоступных высокогорных районах Памира. В начале июня 1960-го года, когда был укомплектован отряд, подобрано снаряжение и все материалы, необходимые для работы в высокогорьях, ранним июньским утром экспедиционная машина двинулась в путь.
Нам предстояло проехать через жаркую Ферганскую долину и город Ош (его называют – «Воротами Памира»), через Алайский хребет с его еловыми лесами и медовыми горными травами, через просторную Алайскую долину с сочными альпийскими лугами, через заснеженный Заалайский хребет (его принимают за границу между Тянь-Шанем и собственно Памиром), перевалить через перевал Кызыларт, высотой 4280 метров. И только тогда перед нами, как контраст всему предшествующему, откроется Памирское плато с его скудной пустынной растительностью, с сухим ветром с песком и пылью, с жгучим ультрафиолетовым солнцем, заснеженными горными хребтами, окружающими плато.
Благополучно преодолён весь этот путь. И вот мы – на Памире. Основной базовый лагерь был разбит на берегу высокогорного озера Каракуль. Каракульская котловина представляет собой огромный провал в земной коре, заполненный водами рек, стекающих с ледников и снежников окружающих гор. Здесь, на высоте 3916 метров, образовалось озеро. Геологи считают, что оно возникло 1,5 – 2 миллиона лет назад. Зимой озеро надолго покрывается толстым слоем льда, как Байкал. Но озеро слабосолёное.
От базового лагеря намечались радиальные маршруты, разные по сложности, но иногда настолько трудные, что, лишь закончив их, думалось, наверно второй раз я этот маршрут не преодолею. Особенно мне запомнился изнурительный переход в долину реки Баляндкиик, на границе между Восточным и Западным Памиром. Это был первый мой маршрут в горах Памира, и я, поэтому, откровенно переживал за предстоящее.
Выход готовился от лагеря, располагавшегося на юго-западном берегу Каракуля в месте впадения в озеро реки Музкол на высоте 4000 метров. Проникнуть в долину Баляндкиика можно было только через труднопроходимые перевалы горных хребтов, высота которых намного выше 4500 метров. Наш маршрут в это урочище лежал, в частности, через перевал Кокуйбель, высота которого в перевальной седловине составляет 4834 метра. Сформированный отряд состоял из пяти геологов, трёх рабочих, памирских таджиков. На всех нас - восемь лошадей.
Ранним июльским утром караван (четыре геолога, три рабочих, памирских таджиков, восемь оседланных и навьюченных лошадей) встал на тропу. Солнце, только что выглянувшее на востоке, из-за Сарыкольского хребта, светило нам в спины и словно бы подгоняло нас. Шли размеренно, не спеша. В высокогорье ходить быстро не рекомендуется, так как – разреженный воздух, дышать трудно. Дорога на запад, вверх по долине реки Акджилга, поднималась полого и спокойно. Постепенно по направлению к перевалу тропа делалась всё круче и круче. Затем она стала змеиться мелкими серпантинами, поднимаясь от днища долины на склон и, наконец, почти потерялась в подвижной осыпи.
Незаметно прошли отметку 4500 метров. Солнце постепенно, крадучись, перевалило за полдень и светило уже с другой стороны, с запада. Но до темноты было ещё далеко. Лошади шли трудно, хотя мы их уже вели на поводу. Изнурительный подъём по осыпи отнял много времени и сил. Пешим ходом, тяжело дыша, сильно замедлив темп подъёма, двигались вверх и вверх. Через каждые десять – пятнадцать метров приходилось останавливаться и ждать, когда успокоится сердце. Здесь, на высоте около 4700 метров трудно идти вообще, а ещё вести за узды завьюченную и дрожащую от напряжения лошадь – труднее вдвойне. Массивы скал, сложенные кристаллическими окварцованными сланцами, разрушаются, а у их подножья образуются огромные несцементированные, подвижные осыпи. Сделаешь несколько шагов и вновь сползаешь по осыпи назад, а отдышавшись, снова идёшь вверх. А до перевала было ещё далеко.
Вот с запада медленно наползла тень гор, солнце явно покидало нас, сразу стало холоднее, даже морозно, хотя был летний месяц – июль. Но это была и высота! Руки сводило от холода, но спина взмокла от напряжения. Наконец тропа вышла на последний небольшой водораздел, и мы увидели долгожданный перевал, вид которого явно разочаровал всех нас. Каждый очередной, кто подтягивался из-за косогора к обзорной точке, молча, всматривался вперёд и немного левее, затем успокаивал дыхание и, чертыхаясь, спрашивал – что будем делать? Оказалось, что перевал был накрыт многолетними слоями фирна и льда и неприступно обрывался в нашу сторону оледенелыми острыми козырьками с гигантскими сосульками.
Провести именно здесь навьюченный караван было невозможно, хотя на карте, составленной ещё в 1930-ые годы, тропа была показана прямо через седловину перевала. Видимо, тогда этого снега и льда на перевале не было, или было, но не столько, как сейчас. Но за годы, прошедшие после составления карты, т.е. за тридцать лет, лето становилось всё холоднее и холоднее, а снег, не успевавший к зиме стаивать, постепенно накапливался и, наконец, закрыл перевал довольно мощным слоем льда и фирна. В первой половине каждого дня толща льда обогревалась с востока, таяла, а во второй половине дня, когда приходила тень, и делалось морозно, сосульки нарастали. Но нам, всё-таки, нужно было двигаться вверх, вперёд.
Нужно было быстро принимать решение, т.к. приближался вечер, а ночь в горах после коротких сумерек приходит очень быстро. Мы оказались на очень неудобном перепутье. Спускаться назад было невозможно, да и надвигалась ночь, а впереди – оледенелый перевал. Медлить было нельзя. Что делать? - Принятое решение заключалось в следующем. Справа от обледенелого перевала, выше на метров сто, скалы были сложены древними кристаллическими сланцами. Они залегали так, что плоскостями напластований наклонно уходили как бы во внутрь склона, а выступавшие выходы их образовывали что-то наподобие узеньких карнизов. Слабая, еле заметная их истёртость местами говорила, что этой «тропой» уже пользовались. Навьюченных лошадей здесь, конечно, провести было нельзя. Они могли зацепиться вьюками за скалы и свалиться в обрыв. Лошадей пришлось развьючивать. Хурджумы (перемётные суммы) и спальные мешки, другие вещи перенесли осторожно через наиболее опасный участок. Но лошади и развьюченными не хотели идти, упирались, боялись, ноги их мелко дрожали. Выйти из положения помог опытный проводник-памирец. Он предложил следующее.
За узду каждой лошади поочерёдно привязывали верёвку настолько длинную, чтобы с ней можно было перейти самое опасное место. Затем оттуда осторожно подтягивали верёвку к себе, а чтобы лошадь пошла смелее, другому нужно было держать лошадь за хвост и двигаться ей в след. Понимая, что впереди и за нею есть люди, она хотя и робко, но шла.
Удивительные всё же существа эти – лошади. Здесь, в поднебесье, на высоте около 5000 метров, они все восемь почти в темноте шли с величайшей осторожностью по узенькому скалистому карнизу и ставили свои избитые на острокаменистой осыпи в кровь и дрожащие копыта именно туда, где можно было найти опору. Пугливо озираясь в мрачную темноту обрыва, они благополучно прошли опасный участок. Заснеженный и обледенелый перевал остался ниже нас, немного в стороне. Устали все, и люди и животные. Нужно было спешить, ибо через полчаса наступит ночь. С трудом завьючили заново лошадей и двинулись. Вот уже на почти черном небе появились первые холодные звёзды. Они, как ледяные кристаллы, усиливали ощущение суровости поднебесных ночных гор.
Наконец мы вышли из подветренной стороны перевала, на перевал, на открытое место. И тут бешеный ветер с запада, со стороны Баляндкиика, порывами ударил нам в лицо. Дул он безжалостно, почти не прекращавшимися упругими шквалами, и, казалось, что вот-вот свалит всех с ног. Нужно было срочно и быстро спускаться вниз. По мере спуска, мы миновали полосу сильного перевального ветра, здесь он заметно стих. В темноте ещё спускались некоторое время с передовым фонариком. Наступила ночь. Над нами было бездонное чёрное небо, море молчаливых, мерцающих звёзд и чётко размеченный туманный хоровод вечного Млечного Пути. "Раскрылась бездна звезд полна. Звездам счёта нет, а бездне – дна". Глядя в такое небо, задумаешься.
Остановились где-то на высоте 4500 метров, на западном склоне перевала. На ощупь развьючили измученных лошадей, ослабили им подпруги и задали овса. На каменистом склоне отыскали подобие площадки, с трудом поставили трепетавшие на ветру палатки. Не раздеваясь, голодные, замёрзшие влезли в спальные мешки. Постепенно шум палаток стал стихать, отдаляться, глохнуть и, наконец, утонул во сне.
Утро было тихим и морозным. Солнце, за ночь прошедшее под нами, вновь вкрадчиво светилось с востока, откуда мы пришли, робко тронуло нежным малиново-сиреневым оттенком скалы и позолотило громады заснеженных гор дальних вершин. Поразительно чистое, бездонное, темно-голубое небо, какое может быть только высоко в горах, в это раннее утро было каким-то таинственным. Издалека, из соседнего ущелья, доносился шум водопада, выбивавшегося из-под ледника, но он смягчался и словно поглощался тишиной гор. Камни, редкие кусты, сникшие на утреннем безветрии палатки, - всё было покрыто изморозью. Когда я выглянул из палатки, то увидел удивительную картину. В отдалении, метрах в тридцати от нас на слегка сизой от инея лужайке, около родника, мирно паслись горные козлы-киики. Они ещё не почуяли, что здесь люди. Но заметив постороннее движение, быстро скрылись за ближайшие скалы. Слышался отдалённый и близкий свист сурков. Это – утренняя перекличка. Неповторимая красота этого сурового высокогорного утра была молчаливым вознаграждением за вчерашние трудности, за бешено бившееся сердце и за пронизывающий морозный ветер на перевале.
Тени гор сокращались. Солнечный луч коснулся палаток. Лагерь проснулся. Начался новый день. Сняли палатки и увидели, что спали на относительно пологой части осыпи, на камнях. Однако же – выспались. Новые сборы, навьючивание лошадей, другие заботы. Теперь – вниз, вдоль всклокоченной и пенной реки, к теплу, к лугам, к цветам, ниже, ниже, к намеченному месту базового лагеря. Уже в полдень, у слияния рек Баляндкиик и Зулумарт был поставлен лагерь на хорошем ровном месте, и на возвышенном участке, т.к. к вечеру реки Памира сильно вздуваются от тающих ледников и снежников, а это бывает опасно. Вчерашние трудности забыты. Шумно, по-деловому обсуждаются планы маршрутов, распределяются между отрядами. В каждом отряде геолог, его помощник, рабочий, задача которого следить, чтобы правильно были завьючены лошади, чтобы не забыть для неё овса, а для себя – провизии, чтобы у лошадей под седлом не было потёртостей и т.д.
В одном из первых маршрутов нам с В.В. Лоскутовым необходимо было проникнуть далеко на запад, вниз по Баляндкиику, этой бурной и непостоянной в своём буйстве памирской реки. Медленно двигаясь вниз по течению и делая на карте и в полевом дневнике заметки, мы постепенно дошли до того места, где восточнопамирский пустынный ландшафт довольно резко сменяется сильно расчленённым альпинотипным рельефом. Здесь реки буквально пропиливают западный бок Восточнопамирского плато, почти, как водопады, обрушаются и несут огромные камни, глыбы, гулкие удары которых друг о друга слышны даже через рёв реки. Здесь уже было по-летнему тепло, а поэтому появились небольшие деревья арчи-можжевельника, кусты шиповника, жимолости.
Сориентировавшись по карте, мы поняли, что оказались на том месте, где ещё в 1927-м году, может быть, сидя на берегу этой реки, делал свои заметки известный русский геолог и путешественник Николай Леопольдович Корженевский: "Боковые притоки Баляндкиика многочисленны на этом участке; в летнее время они представляют бурные клокочущие реки с трудными и опасными переправами. Последнее обстоятельство усугубляется ещё тем, что все они текут в очень глубоких (до 200 метров) и узких оврагах, разделённых узкими же гребнями, поросшими редкими деревцами арчи. Крутизна склонов этих оврагов достигает 60°, благодаря чему переход через них является главным препятствием при следовании с Западного на восточный Памир долиною Баляндкиика".
Именно здесь остановили нас бешено клокотавшие потоки, а шум воды у берега был таким сильным, что разговор заглушался настолько, что для того, чтобы что-то сказать и тебя услышали, нужно было кричать во весь голос около уха. Здесь тропа кончалась. Дальше пути не было. А там, западнее, в долину Сельдары с самых высоких гор Памира, с хребта Академии Наук, высшая точка которого составляет 7495 метров (см. фото), сползает крупнейший в Северной Евразии горнодолинный ледник Федченко длиною около 77 километров. В ледниковую эпоху этот ледник увеличивался до 140 км и более.
В середине дня маршрут был в общих чертах описан, на карту были нанесены контуры полей древних ледниковых отложений, отобраны образцы на микропалеоботанический анализ. Нужно было возвращаться назад. На возвратном пути был заход в одно небольшое боковое урочище. Продвинувшись по нему, мы заметили издалека, что вверх поднимается пар. Подходим ближе и видим, что по относительно пологому склону, густо соединённые между собой, заполненные горячей минерализованной водой, как бы рассыпаны травертиновые (минерализованные) блюдца. Из многочисленных трещин по склону сочится горячая вода. Это говорило о том, что мы стояли на том месте, где глубоко в земную кору уходит глубинный тектонический разлом, по которому поднимаются горячие минерализованные растворы. Температура воды была близка к 80°С, а поскольку на такой высоте вода закипает при температуре 85-90°С, то можно сказать, что на поверхность выбивался кипяток. Вероятно, здесь проходила граница между двумя крупными подвижными тектоническими блоками Восточного и Западного Памира.
Мы в работе потеряли много времени, приближался вечер. Стало ясно, что засветло до лагеря дойти не успеем. Поэтому было решено здесь заночевать, а утром быстро вернуться в основной лагерь. Задали лошадям овса, поставили палатки для ночлега. Наш помощник рабочий-таджик собрал в округе сухой кустарник, устроил очаг, сготовил еду и чай. Сумерки снова быстро сгустились, и снова на чёрном небе теснились чистые кристаллы холодных звёзд. А утро было ясное, слегка морозное, бодрое. Оно нас подгоняло, и вскоре мы прибыли в наш лагерь.
За дней десять все отряды завершили намеченную работу в долинах Баляндкиика и Зулумарта. Теперь – сборы и в обратный путь. Сгруппировавшийся отряд двинулся к Каракулю, в основной лагерь, но не через трудный Кокуйбель, отнявший у нас много времени и сил, а через тоже высокий (более 4600 метров) перевал Тахтакорум с хорошей горной тропой. Спустились в долину реки Танымас, где нас дожидалась машина. Погрузили снаряжение, освободили лошадей от груза, загудел мотор, и уже во второй половине дня мы были в основном лагере на Каракуле. А к ночи рабочие, налегке, пригнали к лагерю весь табун лошадей. Им тоже предстоял отдых в два-три дня.
Вид у всех нас был весьма экзотический: на высокогорном ультрафиолетовом солнце, в сухом воздухе Памира лица быстро загорели, обветрились, облупились и стали шершавыми носы. Но нам в радость была и палатка-баня, где можно было привести себя в порядок и расслабиться. После изнурительной более чем недельной работы был двухдневный отдых, полная свобода действий. А в последующие три дня нужно было привести в порядок полевые записи, усилить на картах контуры полей разнотипных отложений, составить подробную опись образцов, тщательно их упаковать, обсудить результаты проделанной работы и наметить ближайший новый маршрут.
Я рассказал о моём первом маршруте, о встрече с Памиром – с этим гранитным океаном, горные хребты которого, как застывшее грозное цунами, надвинутое с юга, со стороны Гималаев, молчаливо глядят в дальний космос. Иногда они вздрагивают, двигая эти волны по уходящим вглубь Земли тектоническим разломам. И это движение не утихает и продолжается на протяжении тысяч и миллионов лет. И тревожит тех, кому судьбой было суждено связать свою жизнь с этим исполином.
---------------------------------------------
ИСКОПАЕМОЕ ОЗЕРО И ЛЕПЁШКИ С ОВЕЧЬИМ СЫРОМ
ЗНАКОМСТВО С ВОСТОЧНЫМ ПАМИРОМ. Это был 1963-й год. Машина, свернув с Памирского тракта и преодолев бурное течение реки Токуз-Булак, натруженно поднималась по крутой и каменистой, давно не езженной горной дороге, и наконец достигла высоты около 4300 м. Мы прибыли в урочище Кокджар-Учкуль на юге Памирского плато... Здесь нам предстояло работать. Я, аспирант первого года обучения Института геологии АН Таджикистана, со мной мои помощники, два старших школьника Саша и Владик, а также Валера, молодой человек, решивший провести свой трудовой отпуск в горах Памира. Романтик. Разгрузили машину, и шофёр, не дожидаясь чая, спешно отправился в обратный путь, вниз - вниз, где более густой воздух, легче дышится и где сердцу спокойнее.
Осмотрелись. Вокруг горы и горы, дальние снеговые вершины, чистое глубокое тёмно-синее небо, яркое слепящее солнце, сухость, растительность в виде разрозненных отдельных кустов полыни, терескена и проч. И хотя Памир расположен в пределах субтропического климатического пояса, здесь, на высоте более 4000 м, бывают суровые зимние морозы, поэтому всюду сохраняется подпочвенная многолетняя мерзлота, короче - высокогорная пустыня. Гул уходящей машины стих. Мы остались одни, и как-то тревожно воспринималась равнодушная тишина гор.
Поставили палатки. Расстелили в них спальные мешки, уложили по местам провизию, вещи. Дело – к вечеру, стало прохладно. Развели костёр из сухостоя терескена и старых кустов полыни. Приготовили еду, чай. Когда солнце скрылось за дальними хребтами, стало холодно. На потемневшем небе зажглись первые звёзды. Мы приготовились к первому холодному ночлегу.
Спали неспокойно, так как иногда во время сна от разреженности воздуха перехватывало дыхание. Проснулись рано. Утро было холодным, на палатках изморозь. Солнце ещё не выглянуло из-за гор. Небо суровое, ни одного облачка. Быстро приготовили завтрак, консервы, хлеб, чай. Собрали рюкзаки, и до восхода солнца отправились в маршрут. Предстояла трудная работа. Старые брезентовые палатки застегнули на деревянные пуговицы. Людей здесь нет, но изредка рыскают невзрачные грязно-рыжего цвета горные лисы, которые могут залезть в палатку и навести там «порядок». Я пожелал моим помощникам и себе успеха, и – в путь.
В ПУТЬ. Цель маршрута (и дальнейшей на несколько дней работы) состояла в следующем. Небольшая, но бурная река Кокджар-Учкуль на дне долины эрозией вскрыла древние озёрные плитчатые глины. Впоследствии (в лаборатории Памирской Экспедиции) палеомагнитным методом удалось установить, что время формирование этих озёрных глин оценивается в 2,5 – 3 миллиона лет назад. В то далёкое геологическое прошлое здесь, в межгорной котловине, плескалось большое, в несколько километров, озеро с чистой прозрачной водой. Оно наполнялось горной рекой, берущей начало от снежников. На дне озера за многие годы накопилась достаточно мощная толща тонких придонных глин. Нам предстояло отыскать, если повезёт, в напластованиях этих голубовато-свинцового цвета глинах отпечатки растений, которые когда-то росли по берегам этого давно исчезнувшего озера, послойно отобрать образцы на спорово-пыльцевой анализ, чтобы по ископаемой пыльце растений (уже в лаборатории) определить флористический состав древнего растительного ландшафта. А известно, что состав растительности всегда хорошо отражает климатические условия местности. Значит – можно будет, исходя из флористического состава некогда произраставших здесь растений, восстановить климатические условия времени существования этого озера. Палеоботаническое изучение этого геологического разреза было частью большой общей проблемы, воссоздания последовательных изменений природы Памира за последние два-три миллиона лет.
Быстро на такой высоте ходить не рекомендуется, так как при спешной ходьбе сразу учащается биение сердца, а это нежелательно. Прошли два-три километра и оказались на краю распадка. Далеко внизу голубой лентой журчит небольшая горная река Кокджар-Учкуль. Спускаемся по крутому склону, и вот мы у русла реки и одновременно - мы стоим на выходах древних озёрных глин, то есть – мы фактически на дне ископаемого древнего озера. Сняли рюкзаки, попили чистейшей горной водички, текущей от снежников с высоты более 5000 м. Передохнули, перекусили, галеты, сахар, в кружках – снегом пахнущая вода, перекура не было (все некурящие), и приступили к работе. Я показал парням, как надо молотком разбивать по плоскостям напластований окаменевшие монолиты глин и выискивать в них какие-либо следы, остатки растений. А я приступил к осмотру и детальному описанию геологического обнажения. Работали долго и упорно. Уже солнце клонилось к западу, на нас наползла тень. Стало прохладно. В итоге - удалось найти не только отпечатки растений, ископаемую древесину, но и остатки скелетов рыб. Все образцы переложили ватой, аккуратно завернули в плотную бумагу, и – в обратный путь, т.к. время клонилось к вечеру.
ЛЕТНИЙ СНЕГОПАД. Мы слишком увлеклись работой и не заметили, как начало смеркаться. Это моя ошибка, что так затянулась работа. Пока выбрались из распадка на плато, стемнело. Направление движения к палаткам было выбрано правильно. Но здесь случилось непредвиденное, редкое явление для пустынного Памирского плато, – пошёл снег! Крупными хлопьями он валил на землю, устилая её тонким белым ковром. Было это 26-го июля, в разгар лета! Летний снегопад! От ветра и снега мы спрятались за большой, в полтора-два метра, эрратический валун, оставленный здесь когда-то древним ледником. Снег падал недолго, с полчаса. Затем открылось усыпанное звёздами чистое небо. Мы продолжили свой путь к палаткам.
Откуда же взялся летний снегопад в этой высокогорной пустыне? Южнее Памира, Гиндукуша и Гималаев расположен в виде огромного материкового клина обширный Индийский субконтинент В конце июня и в июле над Индией выливаются обильные муссонные дожди. Насыщенные влагой тёплые воздушные массы, сформированные над Индийским океаном, двигаются к северу, рассеивая по пути влагу, и "ударяются" о южные склоны Гималаев и Гиндукуша. Но наиболее мощные потоки муссона могут переваливать через водоразделы горных массивов и даже проникать в южные пределы Тибета. Вот и в этот раз такие обрывки муссона, преодолев горные массивы Гиндукуша, достигли юга Памирского плато, а на большой высоте в холодном памирском воздухе превратились в снег и кратковременным снегопадом запорошили пустынный ландшафт Памира. Утром это белоснежное покрывало толщиной в 2 – 3 сантиметра преобразило ландшафт, но пролежало недолго. В сухом пустынном воздухе снег не растаял, а просто с восходом солнца быстро испарился. И вокруг снова простиралась высокогорная равнодушная пустыня.
ЛЕПЁШКИ И ОВЕЧИЙ СЫР. Уже в темноте подошли к палаткам. Пуговицы застёгнуты, значит посетителей не было. Но неожиданно обнаружили, что под входом в палатку в чистой тряпице было что-то завёрнуто. Развернули, а там лежали... две небольшие лепёшки и несколько шариков сухого овечьего сыра. Ребята удивились, загадочно переглянулись, но я догадался, и объяснил, что приходил чабан. Недалеко от нас, в полутора – двух километрах у озера Турумтайкуль, видимо, паслись несколько отар овец. Здесь по приозёрным низинам, как контраст окружающему пустынному ландшафту, яркой луговой зеленью разрослась кобрезия, особый вид осоки. Здесь был летний выпас отар. Чабаны слышали наверняка гул машины, когда мы взбирались на плато. Вот один из чабанов и пришёл к нам, чтобы познакомиться и угостить нас, чем Бог послал. Но он нас не застал и оставил гостинец у входа в палатку.
На следующий день у нас был отдых. В этот день необходимо было сытно и вкусно поесть, так как на следующий день предстоял дальний маршрут в урочище Орта-Учкуль. А что значит – вкусно поесть? И что в памирских условиях самое простое и вкусное? – Конечно гречневая каша. Рис на такой высоте плохо разваривается - сколько его не кипяти, макароны раскисают и превращаются в кисель, так как вода здесь, на высоте более 4000 метров, кипит при температуре чуть выше 80-ти градусов. Поэтому легко разваривающаяся гречка с тушёнкой, вот наилучшая еда в высокогорьях Памира. Кроме того у нас были хлеб и сухари, сгущёнка, галеты... Не пропадём!
Гость в этот день к нам не пришёл. На следующий день, утром, уходя в маршрут, мы в тряпице, в которой нам накануне были оставлены лепёшки и овечий сыр, завернули две жестяных коробочки леденцов. Других деликатесов у нас не было, а вкусные кисло-сладкие леденцы для нашего пока неизвестного друга будут приятным сюрпризом.
Маршрут на Орта-Учкуль был труднее предыдущего (из-за значительной удалённости). Но работы там было меньше, и мы вернулись к палаткам засветло и без снегопада. Усталые от дальней ходьбы добрались до наших палаток. И опять сюрприз, – у входа в палатку мы снова нашли что-то завёрнутое в знакомую нам тряпицу. Развернули. Нет, леденцов там уже не было, но снова были две лепёшки и - кусочки жаренной баранины. Это было кстати, так как все мы очень проголодались. Где же ты, наш незнакомый доброжелатель?
В последующие дни мы дважды поднимались на перевал Кол-Джилга, где на дневную поверхность выходят древние речные (аллювиальные) отложения. И из этого геологического разреза, расположенного на высоте чуть более 4600 метров, были взяты образцы на микропалеоботанический анализ.
ВСТРЕЧА И БЕСЕДА С ГОРЦЕМ. До назначенного приезда к нам машины оставалось три дня. В эти дни у нас были камеральные работы в сочетании с отдыхом. Нужно было тщательно и аккуратно перезавернуть собранные образцы в плотную бумагу, сложить в крепкий ящик, чтобы в полном порядке довести их до лаборатории в Институте. К каждому образцу необходимо было написать подробную этикетку. В полевом дневнике поправить и уточнить зарисовки геологических обнажений. Короче, - занимались своими делами. И вот заметили, что к нам издалека медленной походкой, с пастушьим посохом приближается наш незнакомый друг. Мы встали, чтобы встретить гостя. Поздоровались: "Салом аликум", в ответ: "Аликум ба а салам". Значит – таджик. Узбеки произносят "Салям алейкум". Гостя звали Анваром. Это был молодой мужчина едва более тридцати лет. Он – памирский таджик, а здесь они выпасают три большие атары овец. Общаться нам с Анваром было сложно. Он едва-едва понимал нас, потому что не знал русского языка (в отличие от городских таджиков, которые свободно общаются по-русски). Я кое-что мог рассказать по-таджикски, но немного. В общем, я объяснил ему, что мы геологи. Последовал вопрос - "Тилло?". "Золото?". Нет, золото мы не ищем. У нас другая задача.
Мы изучаем природу Памира в геологическом прошлом. Я говорил старательно, растолковывал ему, показывая на пустынное пространство, расстилавшееся перед нами. Ну как можно объяснить и рассказать неграмотному горному человеку, что миллионы лет тому назад здесь, где мы сейчас находимся, было очень большое озеро. Оно существовало долгие тысячелетия. На его дне накопились толщи озёрного ила, глины. Поскольку в то время Памир располагался ниже современного уровня на полтора-два километра, климат был влажным и тёплым. В растительности преобладали субтропические хвойно-широколиственные леса, такие как в Гималаях. Затем наступил всеобщее похолодание, ледниковый период, с гор в низины надвинулись мощные ледники. Они заполнили всю озёрную котловину.
При последующем потеплении ледники растаяли и оставили, в частности, на месте бывшего озера грубые отложения из глыб горных пород, галечников, песка и т.д. Геологи такие ледниковые наносы называют мореной, под которой были погребены и озёрные осадки. Затем последовало общее тектоническое поднятие территории, в результате чего Памир отгородился от влажных ветров. Климат из влажного субтропического постепенно становился сухим, а в высокогорьях – и холодным. Лесная субтропическая растительность поэтому исчезла. Затем горные речушки стали врезаться в эти наносы и «докопались» до перекрытых мореной озёрных отложений, которые были ничем иным, как дном этого древнего исчезнувшего озера.
Анвар внимательно слушал мой рассказ, кивал головой в знак того, что он всё понимает... Не перебивал. Но мой рассказ для него, наверняка, был словно монотонный звон тишины пустыни. Но я понимал, что передо мною вежливый слушатель, и на его молчаливое внимание я не обиделся. Я кое-как мог изъясняться по-таджикски и проявил ответную вежливость, задал несколько простых вопросов. В каком кишлаке он живёт? Есть ли у него дети? Скучает ли он по дому в дальней отлучке? Он назвал мне своё горное селение (название я не запомнил), сказал, что у него двое детей, "бача" и "духтар" (мальчик и девочка) и красивая молодая жена. Улыбнулся. Я ему поверил и подтвердил на английско-таджикском наречии: "very–нагз", "очень хорошо". На Памире действительно нередко встречаются очень красивые женщины, с выразительными серыми с зелёным оттенком глазами. Это память о том, что когда-то через Памир, на юг, через Афганистан, через горные массивы Гиндукуша в Индию направлялось многочисленное войско греческого завоевателя Александра Македонского. Это были настоящие мужчины... И они, естественно, оставили здесь свои генетические знаки, сохранившиеся, в том числе, в глазах красивых памирских женщин.
Мы попрощались с Анваром. Сказали, что завтра должна прибыть за нами машина. Он сказал нам "Рохи сафед" (Доброго пути), пожал всем руку и медленной походкой горца удалился. На следующий день мы переезжали на другую точку работы, в Аличурскую долину.
---------------------------------------------
РОЛЬ НОВЕЙШЕЙ ТЕКТОНИКИ В ФОРМИРОВАНИИ ПРИРОДНОЙ СРЕДЫ ГОР СРЕДНЕЙ АЗИИ В КАЙНОЗОЕ (НА ПРИМЕРЕ ПАМИРА)
(Краткие резюмирующие палеогеграфические итоги)
В результате многолетних (начиная с 1958-го года) исследований палеогеографии Памира и гор Средней Азии (на основе данных спорово-пыльцевого анализа) автором (в тесном сотрудничестве с проф. А.А. Никоновым) была восстановлена общая последовательность изменения климата и растительности Памира, как показательного примера общей тенденции эволюции природной среды гор Средней Азии в кайнозое. В основу созданной концепции положен массовый палинологический анализ отложений ряда опорных разрезов, а также специально разработанный метод реконструкции исходного гипсометрического положения ископаемых флористических комплексов на сравнительном анализе с современными высотнопоясными аналогами. Частично это было отражено в ряде публикаций автора с коллегами [Пахомов, 1966; 1969; 1982 и др.; Пеньков, Никонов, Пахомов, 1976; Пахомов, Никонов, 1977; и мн. др.]. В наиболее общих чертах эти этапы можно представить в следующем виде.
Эоцен. Почти все пространство Средней Азии было покрыто морем. На востоке этого обширного Древнего Средиземноморья, простиравшегося от Атлантики до Центральной Азии, на месте современного Памира и Тянь-Шаня, вдаваясь глубоко в море, выступали слабохолмистые острова и полуострова. Абсолютная высота их не превышала первых сотен метров. В условиях аридного субтропического климата суша была ареной широкого развития полихронной (мел-палеогеновой) флоры. Это были заросли вечнозеленых жестколистных и колючих кустарников, низкорослых деревьев и проч. Современные аналоги этой флоры сохранились в современном Восточном Средиземноморье. В эоценовых отложениях Памиро-Алая на уровне семейств и родов по палинологическим данным установлен флористический состав этой субтропической ксерофитной растительности, включающий следующих представителей: Sabal, Рrоtеаcеае, Myrtaceae, Sарindасеае, Lаurасеае, Муricасеае, Rhus, Еngelhardtia в сочетании с Рlаtаnus, Саstаnеа, Ostrуа, Nyssa и др. Прекрасно сохранившиеся отпечатки экологически сходной флоры известны также из эоценовых отложений Западной Туркмении [Коровин, 1934]. Важно отметить, что это время в составе древесной флоры Древнего Средиземноморья отсутствовали представители сем. Pinaceae (сосна, ель, пихта и др.), что позволяет считать, что для появления здесь сложного вертикального пояса растительности с участием умеренных хвойных и хвойно-широколиственных лесов ещё отсутствовали необходимые климатические условия и не сформировались крупные экранирующие элементы рельефа.
Олигоцен и миоцен. В результате активизации тектонических процессов произошло значительное поднятие суши и сокращение морских акваторий. Осуществилась континентальная связь Средней Азии и Иранского нагорья. К концу миоцена уже обозначились горные системы Тянь-Шаня, Памиро-Алая, Гиндукуша, которые по высоте стали настолько значительными (до 2500-3000 м), что стали выполнять экранирующую роль на пути движения атлантических влажных воздушных масс и южных муссонов. В нижнем поясе гор ещё сохранялись ксерофитные растительные сообщества средиземноморского типа. Но в более высоком ярусе гор в условиях значительного увлажнения климата (экранирующий рельеф) сформировался пояс богатой субтропической растительности. Это были умеренные и умереннотермофильные лесные формации, своим происхождением (миграцией) связанные с третичной флорой юга Сибири (в меньшей степени) и, особенно, с флорой Гиндукуш-Гималайского ареала. В их состав уже входили виды Рinus, Сеdrus, Рiсеа, Тsugа, Abies, Juniperus, Саrрinus, Quercus, Саrуа, Рtегосаrуа, Juglans, Cоrуlus и др. Выше, в полосе умеренного горного климата, располагался пояс хвойных лесов, над которым «робко» обозначился субальпийский пояс с элементами олиготермной флоры (Betula, Rhododendron и проч.).
Плиоцен (палеоплейстоцен по схеме С.М. Шик, 2013). В плиоцене проявилась значительная тектоническая фаза, в ходе которой произошел существенный подъем главных осей хребтов, вплоть до уровня хионосферы. Впервые в горах Памиро-Алая и Тянь-Шаня появилась устойчивая снеговая линия. В результате похолодания, совпавшего с тектонической фазой, снеговая линия опускалась до палеоуровня 2500-3000 м. Горные хребты на юге Памира и водораздел Гиндукуша были ниже современных высот на 1500-2000 м. Похолодание, влажный климат способствовали развитию в верхнем ярусе рельефа первого горного оледенения Памира. Следы этого оледенения немногочисленны. Важно отметить, что в условиях горного оледенения лесные формации не исчезали, а лишь опускались на более низкий гипсометрический уровень. В частности, в среднем ярусе гор создавались эколого-климатические условия (умеренно холодно, влажно) для значительного развития хвойно-широколиственных и, особенно, хвойных лесов с участием гиндукуш-гималайских элементов дендрофлоры (Cedrus deodara, Pinus gerardiana, Tsuga, Abies, Picea и др.). Выше лесного пояса оформился узкий пояс альпийско-перигляциальной растительности, где начал действовать процесс криофильного адаптивного морфогенеза (появления молодых эндемиков). После первого (плиоценового, палеоплейстоценового) оледенения последовало длительное потепление. Ледники быстро сокращались, снеговая линия заняла максимально высокое положение, лесной пояс снова сдвинулся выше, наступила древнейшая, Кокбайская межледниковая эпоха (с богатой горнолесной субтропической флорой). Растительность во время Кокбайского потепления (особенно на юге Памира) напоминала типичные сосново-деодаровые (с заметным участием широколиственных пород) леса Западных Гималаев и Гиндукуша. Кокбайская толща в опорном разрезе Кокджар-Учкуль (на абс. высоте 4300 м) перекрывается гляциофлювиальными галечниками и мореной древнечетвертичного (эоплейстоценового по схеме С.М. Шик, 2013) оледенения, поэтому, несомненно, может считаться межледниковой. За этим последовал ряд ледниковых эпох, каждое из последующих по масштабам было меньше предыдущего.
Неоплейстоцен-голоцен. Древнечетвертичное оледенение по типу было долинно-полупокровным. Две тектонические фазы (в среднем и в конце позднего плейстоцена) способствовали поднятию Памира и Гиндукуша и способствовали возникновению более значительного заслона на пути влажных воздушных масс. Это вызвало увеличение аридности климата, что объясняет более скромные размеры последующих четвертичных оледенений. В результате – практически исчезла флористическая связь с субтропической горной флорой севера Индийского субконтинента. В горах Памира разрушалась вертикальная структура муссонного флористического комплекса, а его главные компоненты (Cedrus deodara, Pinus gerardiana, Tsuga, Abies, Picea и др.) перешли в реликтовое состояние, а в позднем плейстоцене-голоцене они исчезли из общего состава флоры. В этих условиях усилились связи с высокогорной флорой Тянь-Шаня, шел энергичный взаимообмен с ксерофитной флорой Иранского нагорья, возникла эколого-климатическая общность с природой Высокой Азии (Тибета).
В итоге, создававшаяся на заключительных этапах позднего плейстоцена орографическая изоляция Памира от основных влагонесущих воздушных масс, способствовала превращению Памира в специфическую горную аридную страну. Более того, Восточное плато Памира стало напоминать по своим природным характеристикам Тибет: малая доля атм. осадков (100-150 мм), скудный разреженный растительный покров, сухие холодные ветры, многолетняя мерзлота, кутасы (яки), памирские киргизы, живо напоминающие аборигенов высокогорий Тибета. Таков длительный, в миллионы лет, путь преобразования природной среды и, как её главного индикатора - растительности Памира, - от средиземноморской термоксерофитной субтропической жестколистной растительности, через длительный этап господства горных субтропических хвойно-широколиственных и широколиственных лесов гиндукуш-гималайского типа, до высокогорных (тибетского типа) пустынь. Важнейшая роль в этих преобразованиях отводится, несомненно, грандиозным новейшим тектоническим движениям Памира и гор Средней Азии в целом.
М.М. Пахомов, 2018 г.