Под самарскими районами то и дело обнаруживают археологические находки разных лет — от первобытных людей и мамонтов до воинов-кочевников и погибших самолетов. «Большая Деревня» встретилась с Сергеем Зубовым — директором научно-образовательного центра по археологии и этнографии, заведующим научно-исследовательской лабораторией археологии и кандидатом исторических наук. Он рассказал, где работают и чем занимаются местные археологи, как Самару пытались состарить, почему строители боятся сообщать об исторических находках и на чем держится наука о древности.
Сергей Зубов, директор научно-образовательного центра по археологии и этнографии, заведующий научно-исследовательской лабораторией археологии, кандидат исторических наук:
В Самаре с первого курса археологию читают только на историческом факультете госуниверситета (сейчас северный кампус Самарского университета — прим. ред.). Но где применять свои знания потом? Когда я учился, в городе было всего две археологические лаборатории: в госуниверситете и педагогическом институте. Еще одна небольшая группа археологов обосновалось в краеведческом музее. В последние годы благодаря изменению законодательства ситуация улучшилась. Теперь при строительстве необходимо проводить археологические исследования застраиваемой территории. В результате потребность в археологах несколько выросла, образовались различные общества с ограниченной ответственностью, специализирующиеся на проведении подобного анализа, и некоммерческие организации.
Археологов, которые проводят раскопки и имеют соответствующие разрешения, в Самаре 15, а защитивших кандидатские и докторские диссертации по специальности «Археология» аж 30 — это много. Для сравнения: всего в России немногим более тысячи действующих археологов.
В археологии до сих пор нет никакого лицензирования — есть персональное разрешение на право проведения археологических работ. Его дает министерство культуры Российской Федерации по согласованию с Институтом археологии РАН. И это право археолог каждый год подтверждает: проводит археологические работы, пишет по ним научный отчет, который проверяют эксперты. Если все сделано добросовестно, можно снова заказывать «открытый лист». Такое название документа сохранилось с XIX века, когда появилась процедура подтверждения через Московское археологическое общество и Археологическую комиссию Российской империи.
Три-четыре месяца в году археологи проводят в экспедициях. Территориально самарским специалистам интересны регионы от Нечерноземья до Уральских гор. Существуют экспедиции, за которые платят деньги проектные строительные организации, — это историко-культурные экспертизы, а есть строго научные исследования по темам, выбранным для кандидатских и докторских, — они не оплачиваются. Такие работы финансируются по линии Академии наук или при грантовой поддержке.
Уже второй год ведется работа по изучению геномов древнего населения Евразии. В ней, помимо самарских археологов, участвуют ученые из института археологии Казани, академии наук Башкортостана и Тартуского университета Эстонии. Наши археологи занимаются полевыми работами, а в лабораториях Таллина и Оксфорда исследуют генетику предоставленных образцов, чтобы понять, как сформировались народы Волго-Уралья.
Эстонцев интересует, как происходило формирование финно-угорских народов, близких им по языку и культуре — марийцев, удмуртов, мордвы (их вообще называют поволжскими финнами), коми и прочих.
Один из наиболее изученных в археологическом плане регионов нашей области — Самарская Лука. Это особая зона с уникальными памятниками и именно здесь проходят практику студенты — уже после первого курса. В прошлом году раскапывали грунтовый могильник раннего хазарского времени, VIII века нашей эры. Студенческая практика длится две недели, а преподаватели и лаборанты выезжают на неделю раньше, чтобы поставить полевой лагерь и организовать быт.
Группа набирается немаленькая, человек 30-40. Для многих молодых людей это первый опыт проживания в походных условиях, в палатках с полевой кухней. Присоединиться к студентам истфака могут и желающие со стороны: в наблюдателях они не остаются, за романтику приходится попотеть. Многие любители ездят по нескольку лет — даже в отпуск специально уходят.
Как в любой другой профессии, в археологии свои традиции. Для студентов обязательно посвящение в археологи. Как о любом обряде инициации, о нем не говорят. В конце экспедиции можно принести что-то в жертву верховному археологическому божеству — пуговицу, носки, рваные тапочки — обычно это все сжигается.
Большую же часть трудовых будней занимает написание отчетов и работа в лаборатории. Надо понимать такую вещь: раскапывая какой-то археологический памятник, мы фактически его уничтожаем — на месте раскопок не остается ничего. Поэтому все сведения нужно переложить в отчет: фотографии, чертежи, стратиграфические срезы, прорисовки, описания — любой специалист должен открыть его и понять все о проделанной работе и находках. Это очень важно и каждый исследователь — по крайней мере, в нашей лаборатории — относится к процессу написания отчета с должным пиететом.
Все артефакты отправляют в музей Алабина. Раньше накопление происходило и в частных коллекциях, но теперь любая археологическая находка считается федеральной собственностью, поскольку найдена в земле, а все недра принадлежат государству. И по закону археологи обязаны сдать все, что раскопали, в государственный музейный фонд — не обязательно в краеведческий музей, но все же территориальная принадлежность предпочтительнее.
Насмотревшись с завистью на масштабное празднование тысячелетия Казани и льющиеся в город федеральные деньги, самарские чиновники задумали было «удревнить» и Самару тоже. Тем более предпосылки к тому имеются: существует портолан — карта венецианских купцов Пиццигани, датируемая XIV веком, на которой в нашей области на Волге обозначен похожий на населенный пункт объект с названием «Самар». В результате появилась версия, что князь Засекин не просто так выбрал место для установки крепости, а построил ее на месте более древнего поселения.
Именно под такое «удревнение» в 2013 году с подачи депутата Губернской Думы Михаила Матвеева — доктора исторических наук и выходца с истфака нашего универа — губернатор Меркушкин выделил 9 миллионов рублей. Правда, до археологов дошли только 3 миллиона. На эти деньги тогда еще ни с кем не объединенный госуниверситет и педагогический университет начали исследовать площадку на Хлебной площади в районе трамвайного кольца. Работы длились почти два полевых сезона, и в результате были обнаружены уникальные деревянные сооружения — остатки второй самарской крепости, построенной в 1704-1706 годах.
В 2017 году на углу Кутякова и Водников на деньги городской администрации возвели фрагмент деревянной крепости с башней. Местоположение не вполне исторически точно, но это не мешает памятнику выполнять свою главную функцию — передавать историю новым поколениям. Это уже вторая попытка обозначить место, откуда «есть пошла» самарская земля. Первая случилась в 1986 году, когда город Куйбышев готовился праздновать свое четырехсотлетие. Тогда на том же месте крепость срубили студенты Архитектурного факультета строительного института по инициативе и под руководством своего преподавателя. В 2014 году она сгорела.
Площадь нашего города сравнительно невелика, но даже на этой небольшой территории существует достаточное количество археологических памятников. Так, в Овраге Подпольщиков еще в 1920-е годы были обнаружены объекты времен палеолита — это 20-30 тысяч лет тому назад. Уже в то время на месте нынешней Самары жили древние люди — охотились на мамонтов, шерстистых носорогов. Чуть севернее располагались ледники. В районе улицы Осипенко были обнаружены два захоронения эпохи бронзового века.
Из недавних археологических открытий — фрагменты второй самарской крепости. Она была построена в 1704-1706 годах. В 2013-2014 годах в районе трамвайного кольца на Хлебной площади были обнаружены остатки вала — деревянные каркасы, срубы, на которых формировалась сама крепостная стена. Самарские археологи не расстаются с надеждой найти остатки и первой крепости, построенной князем Засекиным. По мнению историков, она располагалась на коренной террасе слияния рек Волги и Самары, перед мостом через Самарку, на территории, где в советское время был построен завод клапанов. Сейчас заводские корпуса сносят, освобождая место под новую застройку.
В 2016 году мы с коллегами занимались проведением историко-культурной экспертизы земельного участка, расположенного в непосредственной близости от этого места — на территории Хлебозавода № 1. Было заложено несколько разведочных археологических шурфов и выявлены очень мощные культурные слои XVII-XVIII веков, насыщенные осколками керамической посуды, изделиями из кости, железа. Шурфы были довольно глубокие — порядка четырех метров — и на самом дне мы обнаружили фрагмент какого-то деревянного сооружения, нечто напоминающее частокол. Поскольку разведочный шурф в плане всего два с половиной на полтора метра, фрагмент небольшой — всего три бревна. Это может быть и частоколом усадьбы, остатками артиллерийского цейхгауза или другого склада, и первой крепостью Засекина. Чтобы делать выводы, необходимо продолжать работы, расширять раскоп.
Если на этом участке запланируют какое-то строительство, то предварительно должны будут обязательно провести раскопки. Если же строительства не будет, то, скорее всего, не будет и раскопок. Дело в особенностях нашего законодательства и экономики. Последняя настолько слаба, что просто выделить деньги на археологические исследования очень сложно. Законодательно закреплен такой порядок, при котором заказчик строительных работ обязан профинансировать археологические работы, если они нужны. Никто не хочет этого делать, поэтому рабочих заранее предупреждают: «Если что-то найдете и, не дай бог, кому скажете, будете уволены». В результате строители стараются ничего не увидеть и ничего не показать, а археологи пытаются спасти хотя бы те крохи, которые остаются после тысячелетий и варварского отношения строителей.
На сегодняшний день в правовой плоскости археологи имеют более выигрышную позицию — закон защищает археологическое наследие. Но совсем недавно случился скандал: губернатор Московской области внес в госдуму законопроект о том, чтобы убрать историко-культурную экспертизу из обязательных листов согласования перед строительством. Это стало бы колоссальной потерей для всей страны.
Из недавних археологических потерь Самары самая крупная — древнее средневековое кладбище мадьяр, ориентировочно VIII-IX века нашей эры. При строительстве «Меги» его разрушили полностью, перейдя все мыслимые и немыслимые законы. О существовании этого кладбища узнали из разговоров с рабочими-строителями: когда появились первые находки, руководство строго запретило говорить об этом, пригрозив увольнением. Мотив понятен — помимо вложений в исследования, это потеря времени: стройка бы застопорилась до окончания археологических работ, которые в один сезон могли и не уложиться. Для инвесторов сдача объекта важнее истории своей страны.
Многие самарцы высказывали свое недовольство относительно строительства торгово-развлекательного центра «Гудок», занявшего место Кабельного завода, а фотографии черепов и могильных плит со стройплощадки вызвали волну возмущения. До сих пор остается неясной судьба участка бывшего стадиона «Буревестник» — он, как и многие другие советские стадионы, был организован на старом дореволюционном кладбище. Мои научные пристрастия касаются раннего железного века, рубежа эр; захоронения конца XIX — начала ХХ века для меня практически современность, но тем не менее, я уверен, что их разрушение ведет к утрате целых пластов культуры.
Уважаемых людей города хоронили на кладбищах у церквей: семья Шихобаловых похоронена около Покровского собора, Алабины — на территории Иверского монастыря. Это были не просто захоронения, а кирпичные склепы, в которых хоронили семьями. Это особая погребальная культура, о которой мы ничего не знаем — советское время всё снивелировало — а ведь это было совсем недавно, в XIX веке.
В 2005 году было создано Самарское Археологическое Общество. Цель его членов — быть услышанными, выступая с инициативами и требованиями к исполнительной или законодательной власти.
С объединением вузов по большому счету ничего не изменилось: археология не перестала быть археологией, финансирования как не было, так и нет. Как и любая другая наука, археология финансируется по остаточному принципу. Конечно, ученые бьются, просят, уговаривают, объясняют необходимость выделения средств. Когда ничего не помогает, остается надеяться только на себя, то есть потихоньку откладывать из договорных денег и покупать предметы первой необходимости: чтобы купить компьютер для университета, приходится работать в полтора-два раза больше.
Случаются и чудеса. Например, нами планировалась совместная работа с венгерскими учеными: я написал письмо приятелю в Католический университет в Будапеште. Вы же интересуетесь венграми? А мы тут венгерские захоронения нашли (а мы действительно нашли). Материал очень интересный, может быть, приедете со студентами, со своими сотрудниками, и вместе покопаем? Идея коллегам понравилась, начали составлять научный договор о сотрудничестве, готовиться к выезду. И тут выяснилось, что у нас палатки, спальные мешки, коврики — все старое. Стыдно селить зарубежных коллег в рваные палатки — и представляете, деньги пообещали выделить. Правда, совместную российско-венгерскую экспедицию пришлось отложить на следующий год.
В материальном смысле выпускников в археологии ничего хорошего не ждет — зарплата ниже среднего уровня по Самарской области, но при этом интересная, уникальная специальность и работа. Если судить по себе, в молодости было больше романтики: песни у костра, гитара — а значит, и победы на любовном фронте. А потом, со временем, стал приходить интерес к исследованию: над чем-то работаешь-работаешь, потом раз — делаешь пусть небольшое, но открытие. И это открытие не только для самого себя, но и для всего научного сообщества. Результаты своих работ мы представляем на различных конференциях в научных центрах нашей страны и за рубежом.
Пока дума строчит законы, министерство образования изобретает инновационные подходы, а министерство культуры в лице управления государственной охраны объектов культурного наследия Самарской области бездействует, науку двигают энтузиасты. Да хранит их верховное археологическое божество.