Лёд и пламень: как анархист Пётр Кропоткин зарыл в землю свой талант

У Кропоткина с советских времён — яркий, но довольно однобокий образ. Князь, революционер, анархист, социальный мыслитель. И лишь по касательной — географ-путешественник и проницательный учёный. Справедливо ли это? И почему так произошло? В день 180-летия Петра Алексеевича вспоминаем главные его заслуги.

Возможно, в этом неполном образе виновато время. На изломе эпох в России многие талантливые и нравственно чуткие люди были заворожены идеей социальной справедливости. А позже оказались вычеркнуты на десятилетия из истории, после того как чаемая ими революция стала пожирать своих детей. Кропоткину ещё повезло. Его искренне уважал Ленин, несмотря на очевидное несогласие большевиков с идеей анархизма. И тем не менее упрёк в том, что Кропоткин всё же "зарыл талант в землю", ему высказывал, например, Михаил Пришвин — правда, заочно, в своём дневнике.

Так или иначе все свои главные географические открытия и прозрения Пётр Алексеевич сделал ещё молодым человеком. А потом, сознательно отказавшись от блестящих научных перспектив, выбрал "нравственное удовлетворение, которое каждый вправе ожидать в жизни". Так он сам это назвал.

В этой статье мы не будем живописать его путь революционера и идеолога анархо-коммунизма — тут, скорее, нужно снимать приключенческое кино. Подпольная работа, аресты, тюрьмы, побег, эмиграция и триумф возвращения в новую Россию, который вскоре сменился разочарованием. Сам князь Кропоткин и его биографы подробно об этом рассказали, и добавить тут нечего. И напротив, роль Петра Алексеевича в изучении Сибири, её рельефа и оледенения полемично обсуждается до сих пор, поскольку многие вопросы — от рационального освоения наших просторов до климатических изменений — всё так же актуальны.

Сибирь возникла в жизни Кропоткина как результат жизненной развилки. С одной стороны, предсказуемо успешная придворная карьера бывшего камер-пажа Александра II, с другой — желание настоящей живой жизни, каким Петру казалась служба офицером Амурского казачьего войска. Она позволяла Кропоткину в том числе организовать и провести несколько экспедиций по неизвестным ранее районам Восточной Сибири и Дальнего Востока.

У каждой из этих экспедиций был прагматический смысл, но сам Пётр Алексеевич использовал повод для всесторонних изысканий — географических, геологических, природоведческих, этнографических и т. д. К примеру, в 1864 году он получает задание найти короткий торговый путь из Забайкалья до среднего Амура. А именно — через Большой Хинган, горный хребет на северо-востоке нынешнего Китая.

Переодевшись торговцем (русским офицерам не разрешалось въезжать в Маньчжурию), Кропоткин возглавил отряд, состоявший из 11 казаков и одного тунгуса. Помимо собственно поиска удобного маршрута, нужно было время от времени делать геодезические измерения. Действовать приходилось по-шпионски.

"На мне был такой же синий бумажный халат, как и на остальных казаках, и китайцы до такой степени не замечали меня, что я мог свободно делать съёмку при помощи буссоли, — вспоминал Кропоткин. — Только в первый день, когда нас осаждали всякого рода китайские солдаты в надежде получить ещё чашку водки, я должен был украдкой справляться с буссолью и записывал засечки и расстояние в кармане, не вынимая бумаги".

Переход по Большому Хингану, судя по картам, которые имелись в распоряжении Кропоткина, был практически невозможным. Но в реальности всё оказалось намного проще: хребет был пологим, и вскоре путешественники нашли вполне приемлемый путь в долинах между горами. Это было первое географическое открытие Петра Алексеевича.

Следующей экспедицией стало плавание по китайской (в ту пору, точнее сказать, маньчжурской) реке Сунгари, правому притоку Амура. Пароход "Уссури" прошёл от устья Сунгари до столицы провинции города Гирина. Выяснилось, что, несмотря на отмели в низовье, река судоходна, а благодаря месячному плаванию теперь у них была и подробная карта реки. Впрочем, без происшествий не обошлось. Уже в конце экспедиции Пётр Алексеевич заболел лихорадкой. А некоторые приключения давали если не знания, то ценные житейские наблюдения.

"Раз, однако, мы сели на мель, — писал Кропоткин. — Гиринские власти, больше всего боявшиеся, чтобы мы не зазимовали на реке, сейчас же прислали нам на помощь двести китайцев, и нам удалось сняться. Когда сотня китайцев стояла в воде, безуспешно работая стягами, чтобы сдвинуть пароход, я соскочил в воду, схватил стяг и запел «Дубинушку», чтобы под её звуки разом толкать пароход. Китайцам это очень понравилось, и при неописуемых криках их тонких голосов пароход наконец тронулся и сошёл с мели. Это маленькое приключение установило между нами и китайцами самые лучшие отношения".

И первая, и вторая экспедиции примечательны ещё и тем, что через полвека в этих местах пройдёт Маньчжурская дорога — знаменитая КВЖД.

На следующий год Кропоткин отправился исследовать Восточные Саяны. Данные, полученные в её итоге, очень пригодились впоследствии для построения орографической (орография — описание и классификация форм рельефа) схемы Сибири. Обследована была Тункинская котловина и верхнее течение реки Оки, где Кропоткин открыл вулканические кратеры в долине Хигол.

Но, пожалуй, главным для себя исследователь считал обнаруженные следы бывших здесь когда-то ледников. "Материалов для обоснования ледниковой гипотезы накопляется много, преимущественно геологических", — писал он в письме брату, довольный находками.

9 мая 1866 года Кропоткин выехал из Иркутска в самую главную свою экспедицию — Олёкминско-Витимскую. У неё как будто бы тоже был практический смысл: найти прямой путь из Забайкалья на витимские и олёкминские золотые прииски. Интересно, что участники Сибирской экспедиции ранее в течение нескольких лет пытались найти этот путь. Они пробовали пробираться через параллельные ряды каменных хребтов, которые каждый раз вставали перед ними как будто заново. Кропоткин предложил пойти не с юга на север, как это делали ранее, а наоборот. Но ещё более любопытно, что молодой исследователь доверился подобию карты, вырезанной одним местным жителем, тунгусом, ножом на куске бересты. По этой схеме путь лежал от Витима к устью реки Муи.

Но до Витима нужно было добраться по реке Лене. Плавание заняло 24 дня. Впрочем, Кропоткину всё было в радость: он давно мечтал сделать описание Лены, а между делом ещё и исследовал берега, изучал быт местного населения. 5 июня экспедиция отправилась по вьючной тропе на Тихоно-Задонский прииск — здесь был исходный пункт маршрута, который требовалось отыскать. В районе приисков Кропоткин находил валуны и борозды в горных породах — следы мощного ледника, прошедшего и в этих местах когда-то давно.

"На этот раз мы нашли путь с олёкминских приисков в Забайкалье, — вспоминал исследователь. — Три месяца мы странствовали по почти совершенно безлюдной горной стране и по болотистому плоскогорью, пока наконец добрались до цели наших странствований — до Читы. Найденным нами путём теперь гоняют скот с юга на прииски. Что касается до меня, то это путешествие значительно помогло мне впоследствии найти ключ к общему строению сибирских гор и плоскогорий".

В 1867 году Пётр Алексеевич приехал в столицу и поступил на математическое отделение физико-математического факультета Санкт-Петербургского университета. Параллельно устроился на гражданскую службу в Статкомитет Министерства внутренних дел, которым в ту пору руководил Пётр Семёнов, впоследствии Тян-Шанский.

Год спустя Кропоткин был избран членом Императорского Русского географического общества и вскоре стал секретарём отделения физической географии ИРГО. Пётр Алексеевич активно печатается в "Известиях ИРГО", где, в частности, выходит несколько основополагающих его трудов. За "Отчёт об Олёкминско-Витимской экспедиции" Кропоткин был удостоен Малой золотой медали ИРГО. И надо было видеть этот "отчёт" — полноценная монография на 600 страниц!

Анализируя собственные наблюдения, а также работы других исследователей, Пётр Алексеевич всё чаще задумывался о том, что представления современников о географии огромной части страны не совсем верны.

"Путешествия по Сибири убедили меня, что горные цепи, как они значились тогда на картах, нанесены совершенно фантастически и не дают никакого представления о строении страны, — писал он. — Составители карт не подозревали тогда даже существования обширных плоскогорий, составляющих столь характерную черту Азии".

Это была нешуточная заявка. Ведь Кропоткин оппонировал, например, самому Гумбольдту, чей авторитет был недосягаем. У этого несоответствия должно было быть объяснение. И молодой исследователь делает открытие.

"Основные хребты Азии тянутся не с севера на юг и не с запада на восток, а с юго-запада на северо-восток, точно так же, как Скалистые горы и нагорья Северной Америки тянутся с северо-запада к юго-востоку, — считал Кропоткин. — Одни только второстепенные хребты убегают на северо-запад. Далее, горы Азии отнюдь не ряды самостоятельных хребтов, как Альпы, но окаймляют громадное плоскогорье — бывший материк, который направлялся когда-то от Гималаев к Берингову проливу. Высокие окраинные хребты вырастали вдоль его берегов, и с течением времени террасы, образованные позднейшими осадками, поднимались из моря, увеличивая основной материк Азии в ширину".

Работу на тему строения Сибири и принципов расположения её хребтов и плоскогорий сам Кропоткин считал своим главным вкладом в науку. Карта и очерк были изданы Географическим обществом. Они не просто фиксировали ситуацию, но объясняли основные физические черты материка, его историю, климат, распределение отдельных видов животных и растений.

В конце 60-х — начале 70-х годов XIX столетия русское общество заинтересовалось Арктикой. В ИРГО создали комиссию будущей полярной экспедиции. Кропоткина назначили её секретарём. Он написал подробную программу научных работ, предложив цель для первой разведочной экспедиции. Проанализировав доклад о течениях адмирала Николая Шиллинга и материалы экспедиции на Новую Землю Фёдора Литке, Кропоткин предположил наличие неизвестного архипелага.

"На это указывали неподвижное состояние льда на северо-запад от Новой Земли, камни и грязь, находимые на плавающих здесь ледяных полях, и некоторые другие мелкие признаки, — писал он. — Кроме того, если бы такая земля не существовала, то холодное течение, несущееся на запад, от меридиана Берингова пролива к Гренландии (то самое, в котором дрейфовал «Фрам» — на него указывал уже Ломоносов), непременно достигло бы Норд-Капа и покрывало бы берега Лапландии льдом точно так, как это мы видим на крайнем севере Гренландии. Тёплое течение, являющееся слабым продолжением Гольфстрима, не могло бы помешать нагромождению льдов у северных берегов Европы, если бы такой земли не существовало".

Неповоротливость русских чиновников дала возможность найти этот архипелаг австрийцам. Они же дали ему имя в честь своего императора — Земля Франца-Иосифа.

К слову, Кропоткин предположил существование ещё одного архипелага северо-восточнее Новой Земли. Его открыла в 1913 году экспедиция Бориса Вилькицкого. Название Земля Императора Николая II в 1926 году большевики изменили на современное — Северная Земля.

Несостоявшаяся полярная экспедиция вернула Кропоткина к идее, вдохновлявшей его во время экспедиций в Сибири. ИРГО отправляет его изучать следы ледников в Финляндию.

"В это время вера в ледяной покров, достигавший до Центральной Европы, считалась непозволительной ересью, — отмечал Кропоткин, — но перед моими глазами возникала величественная картина, и мне хотелось передать её в мельчайших подробностях, как я её представлял себе. Мне хотелось разработать теорию о ледниковом периоде, которая могла бы дать ключ для понимания современного распространения флоры и фауны, и открыть новые горизонты для геологии и физической географии".

21 марта 1874 года Кропоткин прочитал яркий доклад в Географическом обществе, предложив смелую гипотезу о существовании ледниковой эпохи в предшествующий исторический период.

А на следующий день князь был арестован за принадлежность к тайному революционному кружку "чайковцев" и заключён в Петропавловскую крепость. Заканчивал свою фундаментальную монографию "Исследование о ледниковом периоде" Кропоткин уже в неволе. Говорят, ходатаи из научных кругов дошли до самого императора Александра II с тем, чтобы учёному позволили написать этот труд.

Остаётся загадкой, как Кропоткин в чреде этих больших дел (а помимо исследовательской работы он ещё ведь сам зарабатывал себе на жизнь переводами и много публиковался) умудрялся даже просто находить время и силы заниматься подпольной работой. "Чайковцы" вели активную революционную агитацию среди рабочих, и наш герой, облачившись в простую одежду, сам "ходил в народ", рискуя всякий раз оказаться в руках у тайной полиции.

Его убеждения складывались годами. Началось ещё с тех времён, когда он мальчиком наблюдал бессмысленную роскошь придворной жизни, а затем на контрасте — бедственное положение пролетариев на приисках. Он был совершенно обескуражен жестоким подавлением восстания польских ссыльных и даже в Финляндии, наблюдая за ледниковыми наносами, думал о том, как грызут сухие ржаные лепёшки местные крестьяне.

И нельзя ведь сказать, что научная деятельность его не вдохновляла. Он мечтал создать описание всей России на манер того, как описал Сибирь. И нет сомнений, Кропоткину это удалось бы в лучшем виде.

"Но какое право имел я на все эти высшие радости, когда вокруг меня гнетущая нищета и мучительная борьба за чёрствый кусок хлеба?" — восклицал он про себя.

Летом 1876 года Кропоткин бежит из тюрьмы, эмигрирует, живёт сначала в Швейцарии и Франции, затем перебирается в Англию. Много печатается — правда, теперь его материалы большей частью сугубо политического свойства.

Впрочем, география всегда где-то рядом. Для Британской энциклопедии Кропоткин написал несколько десятков статей о географии и этнографии России. А находясь во французской тюрьме "за принадлежность к Интернационалу", пишет для английского журнала The Nineteenth Century статью "Чем должна быть география". Кстати, многие его мысли вполне актуальны и сегодня. Например, о том, что "эту науку — самую привлекательную и поучительную для людей всех возрастов — мы ухитрились превратить в один из самых сухих и бессмысленных предметов". А главное — подчёркивает колоссальный гуманистический потенциал географии:

Как это верно, князь!

Татьяна Петренко