Мы приехали в село Балхар уже ночью, я стоял недалеко от дома, рядом с припаркованной машиной. В узком просвете между двух домов появилась сгорбленная фигура с клюкой, отбрасывающая длинную тень в свете единственного на всю улицу фонаря. По мере того, как старая женщина шла в мою сторону, тень медленно удлинялась, подкрадываясь ко мне все ближе и ближе. Я молча наблюдал за ней, и, прежде чем старуха подошла так близко, чтобы можно было поздороваться, в голове промелькнуло много разных мыслей.
– Что, милок, машину охраняешь?
Я еще не успел ответить, как она продолжила.
– У нас тут ничего не случается, ничего не случается.
Повторяя несколько раз эту фразу, старуха так же неспешно поковыляла мимо меня в кромешную темноту, куда уже не добивал свет уличного фонаря.
Рано утром, выйдя из дома и осмотревшись, я подумал, что я нахожусь на самом краю земли. Куда ни посмотри, всюду полуразвалившиеся дома, а за селом поднимаются горы, очертания которых нечетки в утреннем тумане. И, наверно, вот за этими горами начинается ничто, где уже «ничего не происходит». Хотя рассказывают, еще в 90-е годы жизнь тут кипела так, что порой даже горячо бывало. Теперь же село медленно разрушается, и люди, словно фигурки из старой киноленты, еще ходят, что-то делают, но уже понятно, что скоро все закончится.
Молодежи в селе нет, вот и гончарное искусство пришли показывать женщины в годах. Кто-то из них уже и ходит еле-еле, и согнут в три погибели, но горшки они по-прежнему делают быстро и узор наносят уверенно.
Любой, даже самый маленький горшок начинается с глины. Чтобы эту глину добыть, надо отправиться в короткое, километра два, не больше, путешествие за село. Мы с утра нашли добровольца, симпатичного осла, который после долгих пререканий согласился отправиться за глиной.
И вот, недовольный ослик, напевая песенку про маленькую лошадку и большой груз, приволок две корзины глины. Глину выгрузили тут же, у дверей дома, где хозяйка переберет ее и замочит.
Чтобы из глины что-то сделать, ее сперва надо размять и очистить от крупных включений, травы, камней и прочего мусора, который еще остался. Глину замешивают, расстилают палас и начинают мять. Одной ногой. Двумя это делать очень неудобно. После того как внутри глины раздаются звуки, напоминающие щелчков, считается, что она готова к употреблению.
Пока я наблюдал за процессом, обратил внимание на два комка сена, лежащие на табуретке. Оказывается, так тут хранят сыр, он внутри травы может долго лежать и не портиться.
Нужное количество глины кладут на круг, и начинается самое главное – создание формы. Кстати, круг приводится в движение не ногами, а рукой. Все так просто, что проще некуда.
Минут 10–15, и уже можно узнать форму будущего кувшина.
Тут же на кувшин наносятся узоры, и после этого его откладывают, чтобы глина подсохла. До того как он попадет в печь, он должен подсохнуть, и после этого его еще шлифуют.
Мы показали женщинам фотографию музыкантов, которых снимали в предыдущем селе, и попросили сделать что-то похожее в керамике. Вот эта фотография.
И вот что у них получилось.
Печь не разжигают ради одного-двух изделий, это было бы слишком неэффективно. Собралось довольно много женщин, и комната-музей на время превратилась в цех по производству кувшинов и игрушек.
В селе есть несколько домов, в которых есть рабочие печи, и мы отправились на поиски добровольцев. В одном доме нам не отказали, правда, пришлось подождать, пока женщины закончат печь хлеб, чтобы заняться печкой. Мы, конечно же, не отказались от чая с чабрецом и свежего хлеба.
На предыдущем снимке две женщины, с которыми я общался, пока пекся хлеб. На переднем плане кувшин, это не музейный экспонат, с такими кувшинами тут ходят за водой. Я попробовал поднять его, когда он наполнен до краев – совсем не легок.
Но вот чай закончился, и мы идем смотреть на печку. Печь сама по себе довольно большая, и ради одного-двух изделий ее никто топить не будет.
Сперва накапливается нужное количество предметов, только потом начинают разводить огонь. Она довольно большая – настолько, что внутрь может залезть невысокая женщина. Женщина забирается внутрь для того, чтобы равномерно распределить по всей площади фигурки, тарелки и кувшины.
А дальше начинается обжиг. Причем нет конкретного времени, в течение которого надо обжигать, и не известно заранее, какой должен быть огонь. Каждый раз решение принимается тем мастером, который производит обжиг.
Нам показали ускоренный процесс, а на самом деле обжиг длится около трех дней. В селе помимо частных мастеров есть цех. Здание в аварийном состоянии, но в некоторых помещениях можно работать. Посмотрели на изделия, которые «лепят» на этом производстве.
Отблагодарив всех, кто нам помог в процессе съемки, вернулись в дом, где остановились на ночлег. Мне очень понравилась комната-музей, я сделал несколько фотографий. Тут собрана утварь, которой в разные года пользовался род, живущий в этом доме. Не ошибусь, если скажу, что тут собрана посуда за несколько столетий.
Наверняка, у каждой вещицы есть своя история, но у нас, как всегда, нехватка времени, нужно засветло добраться до Махачкалы.
