"Мы похитили тайны полярного мира"

Илья Репин называл его русским Нансеном, Николай Рерих — поэтом севера, баяном льдов и полуночного солнца. Родившийся в далёкой северной деревне крестьянский сын ухитрился произвести впечатление на членов императорской семьи, выжить среди самоедов и проехать с выставками от Европы до Америки.

К монахам будущий живописец попал по воле родителей. "Лет десяти я был страшно болен, на выздоровление не было никакой надежды", — вспоминал он позже. Отчаявшиеся мать с отцом дали обет: если сын исцелится, отправят его на год бесплатным работником в Соловки. Так в 1881 году 15-летний Александр, полностью вылечившийся, впервые увидел льды и белые ночи, которые произвели на него большое впечатление.

Сильного подростка определили работать на рыболовную тоню, и он с удовольствием "скитался по неизведанным лесным озёрам, ставил сети и ловил рыбу". Через год вернулся в родную избу, но покоя себе не находил. Не желал составить компанию сверстникам на гуляньях, предпочитая мастерить макет лесопильного завода на ручье. Забывал о крестьянской работе, стругая модель мельницы или парохода, пока его не заставал за этим занятием рассерженный отец. Позже появилось новое увлечение.

Крестьянский сын начал ломать голову, как бы самому научиться расписывать церкви. В 18 лет потихоньку добыл себе годовой паспорт, благо старшиной волостного правления был родной дядя. Потом уговорил мать сходить на неделю в Соловки на богомолье, а там отказался возвращаться с ней назад. За молодого человека вступился отец Ионафан, на тот момент строивший Савватиевский скит, — так Александр остался в монастыре. Поначалу рыбачил, но со временем попал в иконописную мастерскую, о чём давно мечтал.

В 1885 году монастырь посетил великий князь Владимир Александрович, и успехи, которых всего за полгода добился начинающий живописец, привлекли его внимание. Жизнь поворачивала Александра Борисова в сторону столицы. В 1886 году его туда вывез собиратель живописи генерал Андрей Боголюбов. Получив специальную стипендию, молодой человек поступил в Петербургскую рисовальную школу, где прошёл курс всего за год вместо положенных трёх. Параллельно учился инженерии и математике у военно-морского инженера Михаила Кази.

В 1888 году Борисова зачислили вольнослушателем в Императорскую Академию художеств. В 1893 году он поступил в класс Ивана Шишкина, который научил его "изучать рисунок с тою настойчивостью и вниманием, какие характеризуют этого великого мастера". Через два года Шишкин подал в отставку, и Борисов перешёл к другому наставнику — Архипу Куинджи, советы которого раскрыли ему "новые горизонты в смысле колорита". Полученные навыки молодой живописец рвался применить, воплощая на картинах север.

Благодаря поддержке Михаила Кази художник в 1896 году попал в экспедицию Академии наук, отправившуюся на Новую Землю наблюдать за полным солнечным затмением. Там он написал "Полуночное солнце в Ледовитом океане" и "Весеннюю полярную ночь", которые попали на Весеннюю академическую выставку 1897 года. Так на Борисова обратил внимание Павел Третьяков, купивший несколько его этюдов и картин. Эти деньги вместе с субсидией от императора Николая II, которому художника представил благоволивший ему Сергей Витте, позволили организовать уже собственное путешествие.

В 1897 году Александр Борисов покинул Санкт-Петербург, устремившись к Архангельску и дальше. Он решил посетить далёкий север, причём ставил себе целью не только написать ряд этюдов, но и "произвести некоторое географическое исследование восточного побережья Новой Земли и обогнуть, если представится возможность, самую северную оконечность острова — мыс Желания". А самое главное — создать серию картин, чтобы "показать всему свету те необычайные красоты загадочного полярного мира". Именно тогда Борисов загорелся идеей "похитить его молчаливую тайну и поделиться ею с другими широкими кругами".

Лёгким такое путешествие быть не могло. Живописец чуть не лишился жизни уже при выезде из Пустозёрска: лошадь понесла, разломав сани и далеко разметав поклажу. К счастью, всё обошлось, и Борисов благополучно примкнул к самоедам, которым надлежало оказывать "художественнику, то есть мастеру" всяческое содействие, "а иначе — ответить перед законом".

Почти полтора года художник скитался по тундре с оленеводами. Он хорошо с ними ладил, полностью переняв образ жизни: принимал угощение из сырых оленьих почек, пил тёплую кровь, жил в чуме.

Помимо занятий живописью, путешественник изучал особенности быта самоедов. Его искренне расстраивала приверженность этого народа к водке, за которую зыряне покупали оленьи шкуры и промысловых зверей. Не понаслышке зная, как живётся крестьянам, рацион которых зачастую состоял по большей части из картошки, Борисов был потрясён количеством пропадавшего оленьего мяса.

Самоеды продавали шкуры, однако не могли забрать с собой туши — те бы попросту пропали, да и везти их на санях по голой земле было несподручно. "Но если дело поставить разумно, то стада оленей, предназначенные для убоя на мясо, могли бы идти живьём к берегу моря, как Медынский Заворот или Югорский Шар, или к пристаням большой реки, как Печора; отсюда оленина вывозилась бы в виде солонины или консервов", — рачительно рассуждал художник. В своих дневниках он точно просчитывал стоимость оленины на российском и европейском рынках, наглядно доказывая выгоду подобного решения.

Некоторые взгляды спутников вызвали у Борисова оторопь: например, привычка приносить дьяволу — Сядэю — человеческую голову, чтобы тот обеспечил хороший промысел. "Это не сказки былых, доисторических времён! — писал художник. — Это живая действительность, которая нисколько и не думает отойти в область преданий! Вот, например, один самоед Иогаркан убил своего пятилетнего сына". Другой пообещал Сядэю своего напарника, с которым отправился добывать тюленя, и застрелил спутника. Особенно хороший эффект давала "голова русака (русского)", впрочем, самого Борисова приносить в жертву не пытались.

Зато однажды он чуть не погиб, просто отправившись пройтись. Заметившие его самоеды решили, что человек, идущий пешком, не вызывает доверия, так что его нужно застрелить. На счастье Борисова, его сопровождала самоедская лайка. Уже достав ружьё, оленеводы рассудили: раз он с собакой, значит, хороший человек — и убивать его раздумали. Приняли у себя в чуме, угостили чаем и непосредственно рассказали, какой участи удалось избежать.

Не менее серьёзную угрозу представляла собой и погода Крайнего Севера.

Все эти испытания не уменьшили страстную любовь живописца к Арктике. Из экспедиции он привёз "два пуда этюдов" и планы следующего путешествия — на этот раз по воде.

Вернувшись в августе 1898 года от самоедов, Борисов сразу начал подготовку к новой поездке. Он срубил двухэтажную избу-мастерскую с баней и хлевом — её вывезли из Красноборска и поставили на Новой Земле. Кроме того, художник построил прочное обшитое железом судно, которому дал имя "Мечта". Через два года всё было готово, провиант закуплен, команда матросов и сопровождающих их ненцев набрана. Вместе с живописцем в путь отправились зоолог Харьковского университета Тимофей Тимофеев и химик Санкт-Петербургского университета Александр Филиппов.

Участники экспедиции отправились вдоль восточного побережья Новой Земли. Со штормом в Маточкином Шаре яхта справилась, но на пути к Карскому морю вмёрзла в лёд. Полярникам пришлось искать путь, прорубая его себе топорами. В какой-то момент стало понятно, что яхту неуклонно относит всё дальше от берега. Сделали попытку добраться до суши на шлюпках, но лёд становился всё толще — стало понятно, что и на них пробиться не удастся. Перегрузили поклажу на сани, запрягли лаек, отправились пешком, прихватив из плавсредств лишь маленький лёгкий "тузик" — на случай, если придётся переправляться между льдинами.

В какой-то момент льдина под санями не выдержала, потрескалась. Пришлось срочно обрезать постромки, чтобы дать собакам шанс спастись, но поклажа была потеряна. С большим трудом добрались до припая, но надо было ещё попасть на берег через сталкивающиеся друг с другом крутящиеся льдины. Переправляться от одной до другой приходилось по трое на "скорлупке". Когда "тузик" отправился за последними "пассажирами", казавшаяся надёжной покрытая снегом льдина треснула и разлетелась на части, так что удержаться ней удалось только лёжа. В таком положении путешественники провели около четырёх часов — как оказалось, "тузик" дал течь, пришлось выбираться на льдину и затыкать её.

Потрёпанная лодка позволила полярникам перебраться на очередную льдину. Наконец они добрались до земли, где встретились с самоедами — по удивительному стечению обстоятельств, это были знакомые Александра Борисова, с которыми он путешествовал в прошлый свой визит на Новую Землю. "Какое счастье было сознавать на другое утро, когда мы проснулись, что мы не на пловучем льду, а на берегу, — вспоминал позже Борисов. — Всю ночь ветер дул с берега, и льды далеко отнесло в море. Если бы мы не попали вчера, то, несомненно, погибли бы в эту ночь".

Увы, во льдах вместе с поклажей погибли и все этюды художника, а также его краски и холсты. Дорога до дома-мастерской заняла порядка трёх недель, и живописец вновь взялся за дело.

Экспедиция заняла больше года, из неё живописец привёз свыше 250 этюдов и картин. Кроме того, он подарил географическим объектам на Новой Земле 35 названий: на ней появились мысы Крамского, Куинджи, Шишкина, Васнецова, Верещагина, Репина, ледник Третьякова и пр.

В 1903 году в Зимнем дворце специально для царской семьи прошла персональная выставка Александра Борисова. Его работы пользовались такой популярностью, что их начали подделывать. "9 декабря 1905 г. в доме на углу Садовой ул. и Невского пр. был аукцион картин. Между прочими картинами продавалась картина работы Борисова «Заход солнца на севере». Эту картину я не писал, и поэтому бронзовая дощечка на раме с подписью «А. Борисов» приделана без всякого основания, и утверждение, что эта картина моей работы, есть чистейший вымысел", — сообщал художник в газете "Новое время".

Картины выставлялись в Праге, Мюнхене, Вене, Париже, Лондоне. В 1906 году живописец отправился в США, где провёл в Белом доме первую выставку слайдов. Он делал фотографии на больших стеклянных пластинах, по которым писал картины анилиновыми красками, их и показывал через эпидиаскоп. Выставка произвела фурор.

Больше попасть в Арктику художнику было не суждено, но того, что он сделал, оказалось достаточно, чтобы выполнить задуманное. "Ему удалось найти новый ручей, никем не затоптанный, на дне которого ничьих тюбиков красочных не валяется", — писал о Борисове Николай Рерих. Ему вторил Виктор Васнецов: "Среди его этюдов, писанных при адских условиях, есть чрезвычайно талантливые, рисующие ярко-холодный ужас севера". Был согласен и Илья Репин: "Это всё превосходные и верные, как зеркало, картинки, строго нарисованные и необыкновенно написанные. В них ярко выражена любовь этого русского Нансена к чёрной воде океана с белыми льдинами, свежесть и глубина северных тонов, то мрачных, то озарённых резким светом низкого солнца".

Да и сам живописец был доволен результатом.

Ольга Ладыгина