Ефименко Ю.В. ПИСЬМА ИЗ ГОРОДА ДЕТСТВА. Повесть в новеллах

ВЗМАХОМ  ГИГАНТСКИХ  КРЫЛЬЕВ…

     …уносится отсюда, будто из-под рук, улица Калинина, круто скатывается к бульварам и круто же взлетает на противоположные горы. Захватывает светлым чувством полёта - встань ранним летним утром, ещё свободным от машин и толпы, на её перекрестье с центральной. Словно и впрямь улицы-крылья вдруг приподняли тебя и понесли, увлекая далеко-далеко - за Сихотэ-Алинь, к океану, или за Амур, в тревожащие сердце неразгаданные земли моей прародины.

     Возможно, всё так и есть: именно тут и только в эти минуты увидишь исхоженные тобой улицы, привычные тебе здания, весь обжитый тобой город совсем иначе – всё оборачивается неожиданной новизной, раскрывается ранее  не примеченными красотой, добротой, умом.

     И великая солнечная истина - суть родного города заполняет душу потоками тепла и света, предвестниками подлинного счастья. И ты понимаешь, сколь многим мы обязаны ему. Равно отцу и матери, он  растил нас и наставлял – где своевременной подсказкой, а где навеки засевшим в память полезным уроком или незабываемо толковым советом. Сродни мудрому другу, кто всегда подле.

     В одну из таких встреч-озарений и появился замысел этой повести из писем-новелл.

     Они складывались год за годом прогулками по городу, разговорами со знатоками, новыми встречами с ним после разлук и наблюдениями, сравнениями и мыслями о наших с ним неповторимых отношениях. Что рождало их? Какими были? Что дали? Чему обязывают?  Они наполнены размышлениями и следами, где от умных перемен, а где от глупого или корыстного усердия, а значит -  прибавлением добра или тяжких ран.

     Это наброски портрета моего родного города, какими они записались на чистых страницах нашего послевоенного детства. Штрихи вочеловеченного языка, на котором мы разговаривали с ним взаимно.

     По-своему они заведомо пристрастны. Ибо конкретная человеческая жизнь – всегда версия, а не квинтэссенция эпохи. И всё же мне хотелось пробиться ими сквозь отгороженность людей друг от друга, чтобы её стало хоть чуть-чуть меньше. С детства не люблю заборы – их предназначение унизительно для душевно здравого человека.

     А ещё «Письма из города детства» - разновидность исповеди за тех, кого уже нет и быть не может. Вырастая, мы слишком меняемся.

     Но, если в тех или иных случаях зайдёт речь о подлинных людях, событиях и картинках хабаровской жизни, их не следует воспринимать документально – в них много неизбежных рисунков скорого на подъём детского воображения. Прозрачно колышутся дома. Переменчиво струятся улицы. И проживают люди, возможно, какими их видели, ощущали и понимали именно мы, в чьём сердце и душе таилась грамота всего мира, а в сознании ещё улёгся только букварь.

     «Письма из города детства» написаны не растерянным с детства чувством своей связанности с родиной. И, должно быть, именно она, через навеки не разрываемую пуповину, не даёт засиживаться в скуке и тоске – в свободную минуту гонит из дома. Вчера – постоять на обрыве Казачьей сопки, откуда различимы вечерние огни дальних железнодорожных посёлков. Сегодня – подняться к вечеру на площадь Славы, былую Артиллерийскую Гору, чтобы оглядеть затон, острова с Краснореченской дугой огней. Назавтра – зайти ь на Утёс, откуда уходит ярко выхваченное закатом прибрежье с его высокими зданиями, поднятыми над рекой тугими парусами под закатный бриз. И вдруг почувствовать за спиной, как собственные, улицы-крылья и взмах их за взмахом…